– Да как вы… – задохнулся от возмущения Шашкин, но батюшка тут же нанес упреждающий удар:

– Алчность, сребролюбие и вожделение червям подобны. Не телесным, но духовным, снедающим не плоть твою, но бессмертную душу. Я же, не алкая благ земных, вопрошаю вас: ежели и есть кто достойный венца признания, не тот ли он, кто самим проведением Господним назначен на роль пастыря неразумных овец? Кто своим смирением и отречением от земных благ доказал…

– Святой отец, вы увлеклись. Ближе к телу! Вы тоже хотите в «Почетные»?! – воскликнул Кирилл, явно заинтригованный таким поворотом. Отец Геннадий хмыкнул, огладил бороду и изрек:

– Я, конечно, не специалист по этим вашим штучкам. Но поймите! «Почетным гражданином» вы назовете не меня. В моем лице вы признаете почетным все духовенство. Тем самым вы воздадите Церкви должное за десятилетия гонений, принесете свое покаяние. Такой шаг будет иметь огромный общественный резонанс среди людей верующих. Они увидят – минуло время безбожия, канула пора гонителей. Пришла заря новой жизни – впереди забрезжил свет истинной веры и человеколюбия. Не о себе пекусь, но об общем благе!

– Резонно! – хихикнул Василий. Кирилл нахмурился, показал ему кулак из-за спины и поинтересовался:

– А если мы откажем, батюшка?

– Не должен брать на себя пастырства тот, кто не может учить пасомых. Целью пастырской проповеди служит приведение людей к нравственному совершенству и богоуподоблению… Но каким путем поведет пастырь овец своих к благу – сие дело пастыря…

– Иными словами, если мы вам откажем в звании «Почетного гражданина», вы не ручаетесь за содержание ваших проповедей? – ехидно уточнил Кирилл. Батюшка не ответил и с безразличным, но многозначительным видом уставился в окно. Меценат Брыков же меж тем тихо, но убежденно заявил:

– Денег не дам…

– А не нужны нам ваши деньги! – воскликнул Сквочковский, явно оторвавшись от действительности. – Думаете, все можно купить за ваш презренный металл? Нет! Мы – неподкупны звону злата!

Харитон Ильич, как и следовало ожидать, придерживался другой точки зрения на финансовый вопрос:

– Вениамин Сергеевич! Минутку! Ну что ж это, ядрен-батон? А?

– Вы уж извините, Харитон Ильич, а имеет место некий диссонанс, – трясущимися от обиды губами произнес Брыков. – Этот, с позволения сказать, скульптор, будет по мастерской глину катать, шедевры свои лепить, коньяк хлестать в творческом поиске. При этом будет на каждом углу кричать, что на презренный металл ему наплевать. Ему за это «Почетного» дадут. А я за все это своими деньгами платить буду? Он что, извиняюсь, терпилу во мне увидел?

– Надо оценивать людей по заслугам, а не по толщине кошелька! – упрямо пробубнил Шашкин. Сквочковский, мгновенно повернулся к нему и взметнул к его носу свой толстенький обличающий перст:

– У меня такое неприятное чувство, что вы правы! Вот именно! Заслуги. Но чьи и какие? Ваши, товарищ поэт? Ваши, батюшка? Или вот его – этого денежного мешка? Да если положить купно все ваши заслуги на одну чащу весов, а мои – на другую, любая из моих скульптур с легкостью перетянет!

– Еще бы! – зашипел Брыков – На ваши творения каждый раз по пятнадцати тонн казенной бронзы уходит.

– А вы в качестве награды за труды воздвигните самому себе памятник. Только, желательно, нерукотоворный! – съязвил батюшка.

– Они у господина Сквочковского все нерукотворные. Руками такое безобразие изваять сложно! – подлил масла в огонь поэт.

– Вы… Вы плебеи! Что вы понимаете в искусстве! – вскочил скульптор.

– Да вы своими руками даже снежную бабу слепить не можете! – снисходительно процедил меценат. – За такие «заслуги» надо, по меньшей мере, по этапу пускать. А лучше – сразу к стенке ставить. Вашими «шедеврами» только привокзальный сортир украшать!

– Уголовник! – Сквочковский ударил по столу обоими кулачками. – Это ваше! Ваше место – у параши!

– Что?

Меценат неожиданно исчез, и перед собравшимися во всей своей красе предстал Веня Брык. Он медленно поднялся из-за стола:

– Да ты, акробат, на кого беса гонишь? Да за такой базар я тебя на раз твоей поганой юшкой умою!

Веня Брык, немного постаревший и обрюзгший, но все так же внушающий серьезные опасения за сохранность кошелька или даже жизни, двинулся к обидчику. Скульптор пискнул и, кажется, предпринял попытку залезть под стол. Отец Геннадий перекрестился и постарался отодвинутся подальше от предполагаемого театра военных действий. Кирилл протянул, было руку, стараясь ухватить Веню за локоть.

Но в это время дверь в приемную с треском распахнулась и с размаху врезалась в стену. В проеме показалась чья-то нога, обутая в гигантский болотник. Следом в облаке перегара в кабинет ввалился и счастливый обладатель столь чрезвычайных сапог. Пригнув голову, чтобы не стукнуться лбом о дверной косяк, в приемную проник дядя Пёдыр.

– А-а-а… – промычал он низко и зловеще. В шкафу тихонько звякнули стекла.

– Простите, что за?.. – поднялся, было, со своего места Харитон Ильич. Но дядя Пёдыр уставился на него налитыми кровью глазами и проревел:

– Сеееелнахрррн…

Внешний вид оратора, его повелительная интонация вкупе с запахом дихлофоса из пасти возымели свое действие. Харитон Ильич боязливо вжался в кресло. Дядя Пёдыр обвел присутствующих тяжелым взглядом, остановился на отце Геннадии и пробасил:

– И ты здесь, земеля?

Батюшка хмыкнул и сделал индифферентное лицо. Неожиданный визит не обескуражил одного лишь Василия. Он приветливо махнул гостю рукой со своего места:

– Заходи!

Дядя Пёдыр принял приглашение, но хмурого настроения своего, не смотря на радушие Раздайбедина, не сменил. Подойдя к столу, он достал из кармана серый ком, который при ближайшем рассмотрении оказался очередным выпуском газеты без выходных данных «Правдоруб».

– Ага? – Прогудел он, сурово глядя на Василия.

– Ага, – охотно согласился тот.

– Газета?

– Газета.

– Про меня!

– Про тебя. Как мы и договорились.

– Договор-р-рились? – от голоса дяди Пёдыра снова звякнуло стекло в шкафу.

– А что не так? – наивным голосом поинтересовался Василий.

– Смеются! – мрачно сообщил дядя Пёдыр. – Всей Слободой. Ой, я вам тут сейчас смеху-то наведу…

– Мужчина! Я охрану позову! – вклинилась вдруг в разговор гражданка Тушко. Гость окинул взглядом ее колоссальную фигуру, и на миг в его глазах появилось что-то, похожее на восхищение. Но потом глаза вновь посуровели:

– Зови. Если дозовешься. Они внизу. Лежат.

– Эх ты, Пэ Болдырев! – воскликнул Василий с ласковым отеческим укором. – Ты же кандидат в мэры. Мы тут стараемся, регистрируем тебя в Избиркоме, программу тебе выдумываем, политическую платформу. Газеты вот издаем. А ты – «смеются».