Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Вот, смотри, — сказал маг и показал в сторону Врат, — видишь вон того толстяка? Если он ходит возле ворот, значит, они открыты.
— А стража где?
Со стражей было всё ясно — если приглядеться, можно было увидеть, что дверь караульного помещения подпирало небольшое такое брёвнышко, как раз по силам тому самому толстяку.
Раскалённая крыша даже через платье обжигала живот, ноги, локти, но ещё сильнее жгло осознание собственного бессилия — никакого влияния Сольге, никаких её сил не хватило бы, чтобы остановить все те немыслимые безобразия, что творились сейчас в Октльхейне. Что сделают полсотни стражников против такого количества чужаков, а их, как казалось Сольге, было не меньше двух сотен? И будет ли что-нибудь значить слово самой Сольге против слова благодетельницы Байвин?
Сольге попыталась встать и зашипела от боли — обожглась.
— Идём отсюда, пока не запеклись.
— Постой, — маг внимательно разглядывал флагшток с бессильно обвисшим замковым флагом. — Я хочу тебе показать ещё кое-что. И это важнее открытых ворот.
Они снова пошли по крыше. Нет, скорее, покрались. Шо-Рэй скинул плащ, чтобы тот не мешал ему и почти пополз в сторону… крыла Байвин? Маг сошел с ума? Путаясь в юбках, грохоча, как ей казалось, на весь Октльхейн, Сольге ползла следом, проклиная Шо-Рэя, жару, все крыши разом и саму себя за то, что послушала мага. А тот, будто ему и этого безумия мало, направлялся к самому краю. Остановился, махнул Сольге — мол, давай ближе, но тихо — и показал вниз.
Это был маленький внутренний дворик. Когда-то королева, мать Толфреда и Байвин, развела в нём сад. Её дочь цветы и деревья не очень интересовали, но и Байвин когда-то заботилась об этом месте, хотя бы в память о матери. Ещё девочкой Сольге не раз пыталась сюда забраться, потому что таких причудливых цветов, таких ярких птиц, таких огромных бабочек не было больше нигде. За что и была бита то самой принцессой, то старой её нянькой, то девицами из свиты. Сейчас же от былой пышности и яркости не осталось и следа. Мёртвые деревья, похожие на руки, взывающие к небу, заросшие одичавшие клумбы, пересохший пруд. И, похоже, запустение пришло в это место задолго до прихода Сестёр.
Дно пересохшего пруда было расчерчено странными знаками, а в его середине сложен костёр. На берегу — кругом — стояли женщины в одеждах южан, только юбки их были расписаны узорами — зелёными и голубыми, как у тех женщин, что Сольге видела на площади, у лавки травника. Женщины затянули заунывную песню, тоскливую, словно зовущую. То, что среди них была и Байвин, Сольге поняла не сразу. Принцесса сняла красное королевское платье, распустила волосы — если сейчас она чем и отличалась от своих спутниц, то только цветом волос и статью. А песня тянулась, тянулась, тянулась… от неё хотелось бежать и прятаться, чтобы больше не слышать. Сольге прислушалась: некоторые слова показались ей знакомыми. Это были, кажется… Имена? Имена! Это были имена! В тоскливых завываниях она разобрала имя Ангыра, Хендрика, ещё нескольких знакомых юнлейнов, потом пошли имена старших воинов, военачальников и… Короля. Имя Толфреда прозвучало последним.
Чем дольше пели женщины, тем ярче разгорался костёр. Пламя росло, крепло, меняло цвет. Оранжевый цвет светлел, бледнел, переходил в жёлтый, а потом стал зелёным с голубыми всполохами, как те ночные птицы. Имена закончились, а песня ещё нет. Но дальше слов было уже не разобрать: то ли это щебет был, то ли вой. А пламя все росло, пухло, пока не взорвалось неисчислимой стаей тех самых человеколицых птиц. Они взмыли в небо и закружились над двором. Сольге и Шо-Рэй вжались в крышу, но стая их не заметила — рассыпалась, расселась на деревьях и кустах. Сад на короткое время словно ожил. На короткое. Стихла песня, и вся стая в то же мгновение снялась и исчезла в вышине. Двор опустел.
Возвращались так же тихо и осторожно. Шо-Рэй подобрал оставленный плащ, закутался в него снова. На Сольге он не смотрел.
Первыми словами они обменялись уже в комнате мага.
— Давно ты знаешь?
— Несколько дней. Пока разглядывал этих… Пти-хаш, кажется, называл их Янкель.
— А как ты узнал, когда они собираются? — не то, чтоб Сольге в чём-то подозревала Шо-Рэя, но привести её на место так вовремя…
Маг устало вздохнул:
— По тени. За светом Сестёр почти не видно, но Глаза Рийин ещё пробиваются. Тень едва заметна, но если приглядеться — можно увидеть. Я увидел и запомнил, где она была. Ритуал каждый день начинался в это самое время. Или ты думаешь?..
— Не думаю. Просто… Ты расслышал, что именно пели эти женщины? И Байвин с ними?
— Не сразу. Но имена твоих брата и возлюбленного расслышал.
Птица явилась как обычно и снова вдребезги разбила ночной покой. Не сказать, что Сольге смирилась, скорее, привыкла. Проснувшись, Хендрик снова рвался к какой-то Госпоже, и Сольге задумалась: а не отпустить ли его? И даже почти открыла дверь, но восторженный вопль Доопти привёл её в чувство. Сольге вздрогнула, захлопнула дверь обратно, и в тот же миг Хендрик снова лишился сил.
Глава 11
Посланник Горто пропал. Со времени последнего письма прошло довольно много времени. Было оно, кажется, ещё в конце лета, а сейчас должна была бы начинаться зима.
Время тянулось медленно-медленно. Глаза Рийин окончательно скрылись в безжалостном свете её Сестёр. Октльхейн: улицы, дороги, двор и стены замка — опустел, даже южане закутались с головой в свои белые накидки, забились в щели поглубже, только бы найти хоть немного тени, дать отдохнуть глазам, укрыться от жары, что уж говорить о коренных октльхейнцах. Огороды и сады, не так давно щедрые и плодоносные, дававшие надежду на второй урожай, увяли, погорели. Поговаривали, что молоко у коз и коров скисало, ещё не покинув вымени. Пока ещё держались колодцы, но река, питающая город, заметно обмелела. Впереди ждали голод и жажда. Конечно, сейчас мало кто об этом думал, разве что такие рачительные хозяйки, как Улла — она да ещё несколько женщин первые стали запасать всё, что могло храниться долго, нещадно гоняли слуг, заставляя копать новые погреба и колодцы. Со стороны могло показаться, что дома готовятся к осаде,
