Недостаточная подготовка пехотинцев вскоре ожидаемо вылилась в полную потерю управляемости всего личного состава двадцать восьмого и двадцать девятого батальонов этого полка. Батальоны прямо на глазах стали разваливаться. Видя происходящее, я уже спешно отдавал приказ срочно выдвигаться на помощь ратьерам, но времени катастрофически не хватало, мы не успевали!

Двадцать девятый батальон атакованного полка, насквозь парализованный охватившей его паникой и смертельным страхом, не выдержал первым и побежал, прорываясь к своим через окружившую их толпу неприятелей. Ни о какой слаженности действий прорывающихся рот и взводов не было и речи, вся воинская наука была позабыта. Количество жертв в результате полной утраты строя сразу же резко скакнуло вверх. Воодушевленные литовцы моментально усилили свой дикий натиск. Пехотинцы, больше не прикрываемые по сторонам своими товарищами, ежесекундно получая страшные рубленые раны, падали оземь один за другим.

Двадцать девятый батальон за пару минут вырубили почти полностью! Остался лишь один очаг сопротивления из бойцов, не поддавшихся всеобщей панике и занявших круговую оборону. Возглавивший эту оборону командир 87-й роты впоследствии сделал очень быструю карьеру, через год дослужившись до полковника.

А на поле боя два оставшихся батальона, наблюдая вблизи избиение, учиненное над их полковыми сослуживцами, сами заразились паникой, из-за недостатка дисциплины мгновенно выйдя из-под управления и контроля своих командиров.

И над этими батальонами быстро разразилась бы катастрофа, если бы не встречный удар, нанесенный подскакавшими ратьерами. Именно они спасли положение, не дав литовцам окончательно рассеять весь полк. А когда на поддержку атакованным подошли два ближайших полка, литовцы, понеся огромные потери, были вынуждены ретироваться. Преследовать отступающих мы не стали.

Крайне неприятное происшествие, да что там, чуть ли не полная катастрофа, случившаяся с десятым Полоцким полком, вынудила меня прекратить всякое дальнейшее наступление и разбить лагерь. Остатки полка были разоружены и выставлены на всеобщее обозрение в центре выстроившихся полковых каре. Я произнес гневную речь о недопустимости трусости и печальных последствиях, к которым она приводит. Разжаловал командный состав полка из числа выживших и приказал провести публичную децимацию – каждому десятому в этом полке были срублены головы. Кровь, выталкиваемая толчками из обезглавленных тел, легла красным тягучим покрывалом на месте расправы. Застращал все войско, пригрозив напоследок, что если подобное повторится, то казнен будет каждый второй.

В ультимативной, не терпящей возражений форме разжаловал Вторижа – командира этого полка и моего бывшего дворянина, отправив его с глаз долой в Смоленск. С его уровнем образования это был довольно ценный кадр, поэтому голову ему рубить не велел, а перевел его в Хозяйственную службу ГВУ на должность советника отдела резервистов и призывников – там ему будет самое место. Кроме того, обязал Вторижа в свободное от службы время преподавать в Институте государственного управления. В ИГУ не только готовят новых специалистов, но там же осуществляется переподготовка чиновничьего аппарата государства. А грамотных преподавателей на нахлынувшую в институт со всех трех областей массу бюрократов катастрофически не хватало.

Проведя беспокойную ночь в лагере, утром войска вновь тронулись в путь с распущенными, танцующими на ветру знаменами, к ранее намеченной цели. Поднявшийся на самую вершину видневшегося вдали холма конный авангард ратьеров вдруг резко засуетился. Часть всадников отделилась и вихрем устремилась вниз к подножию холма, направляя своих коней к пешим колоннам.

– Должно быть, что-то обнаружили, – не обращаясь ни к кому конкретно, буркнул с озабоченным видом Злыдарь.

Примчавшийся от дозора вестовой бросил лишь три слова:

– Литовцы, много тысяч!

Задумавшись над услышанной новостью, я поднял голову вверх. День сегодня выдался чудесный! Было тепло и солнечно, над головой в вышине медленно проплывали белые облачка.

– Дождя сегодня, наверное, не будет? – спросил у Злыдаря, гарцевавшего на своем коне рядом с моим жеребцом.

Воевать в дождь для нас, имея в арсенале уязвимое к влаге дальнобойное оружие в виде тетивы к лукам и арбалетам, а главное – порох, было совсем неприемлемо, в отличие от литовцев, больше склонных к ведению ближнего, рукопашного боя.

Посовещавшись, пришли к выводу, что осадки сегодня не предвидятся. Но здесь дать гарантию сложно, сказывается близость к Балтике, погода может испортиться в любой момент.

– Объявить боевую готовность, – отдал приказ сигнальщику. – Идем прямо на врага!

Пешие колонны, побатальонно, взбирались по довольно крутому склону на вершину холма. На другом краю засеянного поля широко раскинулось пешее литовское войско, численностью тысяч в двадцать. За его спинами, на невысоком холме, собралась конница, почти в две тысячи дружинников.

– Полкам разворачиваться в боевые порядки! – громко скомандовал Бронислав. Я лишь одобрительно кивнул головой. Командиры полков и батальонов стремительными пробежками спускали свои пехотные подразделения вниз, растекаясь вправо и влево. Артиллерия смогла объехать холм с левого, более пологого края. Выстроившиеся батальоны удобно упирались флангами в густой лес.

– Ратьеры пускай пока схоронятся за холмом и атакуют лишь по сигналу, – чуть подумав, приказал я присутствующему рядом со мой Злыдарю. – И обозный гуляй-город оставьте здесь же.

– Будет исполнено! – четко козырнул командир ратьеров и резво припустил своего коня назад, скрывшись из виду за холмом.

Командующим обозом со своими обозниками и стройбатовцами уже не один десяток раз во время учений отрабатывал составление из обозных повозок гуляй-города. Поэтому и в боевой обстановке, что на переправе через Неман, что сейчас, ни он, ни вверенные ему войска не растерялись и действовали быстро. Возницы заученными движениями отвязывали ремни, выпрягая из оглобель лошадей, сгоняя их в табун. Повозки скатывали в кольцевую линию, связывая их постромками и цепями. Ограда из обозных повозок прямо на глазах ощетинивалась пиками и редкими дулами орудий. А за сотканной на живую нитку линией обороны свои заранее определенные позиции занимали шеренги инженерных войск, вооруженные фанерными луками и арбалетами.

Пешее литовское войско колыхалось огромной толпой, из нее хаотично поднимались и опускались рогатины, топоры и мечи. Они заполняли собой всю ширину поля от леса до леса. В подзорную трубу я внимательно оглядел этот лес. Он имел хорошо развитый подлесок, ожидать удара вражеской конницы оттуда было невозможно. К тому же леса хорошо просматривались вглубь. Еще редкая листва деревьев была окрашена в яркие светлые краски пробуждающейся природы.

Взгляд задержался на литовцах. Они буквально прыгали от возбуждения, подбадривая себя боевыми кричалками. Но тем не менее продолжали оставаться на месте, не выказывая желания наступать первыми.

Русские воины являли собой зримый контраст противнику. Они быстро и умело, под редкие окрики своих командиров, выстраивались в строгие железные колонны, окаймленные колышущимися древками длинных пик, со сверкающими в лучах солнца стальными жалами.

Литовцы продолжали бездействовать, стояли на месте и лишь угрожающе кричали и по-звериному рычали в сторону незваных гостей.

– Государь, похоже, они нас приглашают первыми завязать бой?!

– Вестовой от засадных ратьеров уже прискакал? – спросил я, протирая лоб