Яр, ошеломленный новостями, ослепленный вспышками внезапно проснувшихся воспоминаний, с трудом сумел взять себя в руки. Молчание Леса он почувствовал в полной мере. И лучше всех прочих живых существ ощутил, как это затишье губительно — равно в человеческом теле остановится течение крови! Делать нечего, ссориться с собственным царством негоже, даже из-за такого предательства и самочинства.

«Я прощаю твоё своеволие, Лес! — громко объявил Яр, так, чтобы беззвучно разнеслось по всей принадлежащей ему земле, от края до края, от севера до юга. — Я вижу, ты желал мне только добра, запечатав мою память. На первый раз прощаю. Но впредь решать что-либо за меня ты не посмеешь.»

Лес согласился. Милена вздохнула полной грудью, поняв, что эти долгие мгновения сдерживала дыхание.

— Пап, но не может такого быть, какой же это мужчина? — Царевна опять перевела разговор на то, что сейчас ее волновало больше всего. — Ну, где ты видел таких мужчин? Может, ты чего спутал? Ведь женщина это!

— Солнышко, я знаю Сильвана, — напомнил Яр. — Уж такое отличие я бы точно заметил, поверь. Ведь я его до последней косточки…

— Помню, ты рассказывал, — прервала его дочка. Ворчливым громким шепотом добавила: — Может, он поэтому и сбежал от тебя? Мало кому понравится, чтобы его разбирали и собирали по косточкам.

— Солнышко, он не сбегал, — поправил Яр. — Он заставил меня уйти.

— Но лицо такое нежное разве может быть у мужика? — не унималась Милена. — Такие волосы шелковые? Глазищи, как омуты. Руки изящные, а фигура?

— Что — фигура? — фыркнул Яр. — Много ты под балахоном разглядела?

— Да и рост женский — самую чуть лишь меня выше! — продолжала убежденно дочь, не слушая. — Не бывает таких миленьких маленьких мужчинок!

— Нормального он роста, — возразил отец со смешком. — Это ты у нас слишком вымахала, аж мать переросла, не то что меня.

Милена оглянулась на пыхтящих и давящихся в ладошки леших:

— Нечего ржать, кони! Я про людей говорю, люди все грубые, а мужики бородатые! А папка был эльфом, не сравнивайте! Эльфам природой положено быть хлипкими красавчиками, а среди человеков поди найди подобного!

— Солнышко, успокойся. Всё у него нормально и с фигурой, и с лицом, — терпеливо пояснил Яр. — Как еще может выглядеть тот, кто едва перестал быть мальчишкой, но не успел стать мужчиной? Понимаешь, просто Сильван был очень юн, когда его впервые убили. Потом он повзрослел и даже немного вырос, но не возмужал. Усы с бородой у него по этой же причине не растут, о чем он, кстати, раньше очень переживал. Так что прошу, не напоминай ему об этом.

— Угу, — насупилась Милена. — Просто скажи, что ты его поэтому и выбрал себе в приятели, что он был весь такой особенный, хорошенький и на эльфа смахивает.

Яр не нашел, чем возразить догадливой дочурке.

Владыка Леса подробно объяснил царевне, что нужно сделать, чтобы чары окаменения развеялись. Оказалось проще простого: немного поколдовать и напоить болезного теплой кровью. Эльфийская кровь Яра в свое время вернула некроманта с того света. Пусть Милена лишь наполовину эльфийка, но в данном случае и этого будет довольно, ведь в застывшее тело заключен всё еще живой дух.

— А на гоблинш ты зря обрушилась, не виноваты они, — поведал в свою очередь сосед, которому уже не было смысла хранить чужие секреты.

Оказалось, «зеленые человечки» поселились возле башни много после того, как с Сильваном случилась эта беда. Каким-то образом они смогли преодолеть защитные чары, возможно даже, сам хозяин башни открыл им проход, разрешил обосноваться рядом. Ведь у него осталось дитя без присмотра и помощи, а гоблинши о любимце «богини» заботились, как о родном: кормили, одевали, даже по-своему, по-гоблински, воспитывали и обучали, как жить на свете. И не важно, что дитя оказалось не менее странное, чем «родительница». За три поколения, что сменились в гоблинской деревушке, дитя не то что ни состарилось, оно едва-едва подросло.

— Ребенок? — выгнула бровь Милена. Отчего-то эта новость ее задела. Причем непонятно, то ли хорошо это, то ли плохо, что у симпатичного чернокнижника есть какое-то там неведомое дитя.

— Он с этим дитём сюда пришел, — пояснил лешак. — Уж не знаю, откуда он его взял. Но любил его сильно очень! По нему и убивается теперь.

Много лет «статуя» простояла смиренно и тихо. Силы, что возвращались скудными каплями, Сильван не копил для освобождения, а безрассудно тратил на поддержание охранных чар, не подпуская к башне ни хищных зверей, ни людей, которые к гоблинам издавна питали крайнюю неприязнь. За это гоблины его и боготворили. Хотя, как и Милена, обманулись внешностью, приняв за женщину. К тому же громко рыдающее у ног статуи дитя наводило на мысль о самоотверженном материнстве, что не могло не тронуть сердца зеленых «человечков», ведь у гоблинов такой уклад, что общиной руководят не отцы и деды, а матери и бабки.

Так и зачах бы окаменелый чернокнижник в своей башне, потихоньку отдавая жизненную силу обитателям деревеньки и своему дитю. Да только дитя подросло — и сбежало. Что именно его напугало или вдохновило на побег, никто не знает. Обеспокоенные гоблинши, как только обнаружили пропажу, немедленно отправили в погоню всех мужчин своего невеликого селения, но те до сих пор не вернулись, хотя уж несколько месяцев прошло. Затосковав о любимце, Сильван не удержал чувств, эмоции переполняли его — и выплескивались беззвучным плачем, который довелось услышать Милене.

— Странно, почему