— Ты что, Таня? — радостно улыбался Мирлан. — Не слышишь? Я тебе кричу, кричу…

— Ой! — заулыбалась в ответ Таня. — Не слышу. Привет.

— Здравствуй.

С Мирланом они познакомились забавно. Таня засиделась у мамы, отчим порывался ее отвезти, но Таня, зная, что маминому мужу утром рано вставать, настояла на своем и вызвала такси. Таксистом оказался мужчина-азиат, она не обращала на него никакого внимания и только у самого дома принялась объяснять, как заехать во двор.

— Я знаю, — без акцента сказал таксист. — Я здесь живу.

Теперь, когда Тане нужно было куда-то поехать, она всегда звонила Мирлану. И ей выгодно, и ему ни к чему отстегивать таксомоторной диспетчерской.

Мирлан работал с утра до ночи без выходных и очень переживал, что его дети растут практически без отца.

— Они не будут меня уважать, — сокрушался он.

— Они будут тебя уважать! — не соглашалась Таня. — Они понимают, что ты делаешь все, чтобы их вырастить.

— Я буду много работать, и мои дети получат хорошее образование, — как-то сказал ей Мирлан. — У нас будет много образованных людей, и наша маленькая Киргизия станет процветающей страной.

Он так свято в это верил, что у Тани язык не поворачивался его разочаровывать. В России и сейчас немало хорошо образованных людей, а до процветания почему-то далеко. Впрочем, не все россияне работают, как Мирлан. Есть и такие, как зять Ольги Петровны.

— Ты куда? — спросил сосед.

— В больницу.

— Садись, — предложил он, кивнув на машину. — Довезу. Мне все равно в ту сторону.

Таня села. Они с Мирланом сделались уже почти друзьями. Особенно после того, как Таня проконсультировала его маму.

Мама приехала ненадолго навестить сына, и Таня заметила отечность и нездоровый цвет лица нестарой еще женщины, когда они случайно столкнулись во дворе. Ничего серьезного с мамой Мирлана не было, обычная возрастная гипертония, Таня выписала лекарства и денег, конечно, не взяла. Мирлан теперь считал себя ее должником.

— Убийство во дворе было, — сказала Таня. — Слышал?

— Слышал, — кивнул он. — Совсем совести у людей нет. Среди белого дня стреляют.

Стреляли не днем, а вечером, но Таня не стала его поправлять.

— В меня в тот вечер, когда у нас мужика убили, чуть джип не въехал, — пожаловался Мирлан. — Прямо во дворе, я еле увернулся. Я приехал, когда ментов уже не было, стал машину ставить на обычное место, а джип мне чуть весь зад не снес. Джип не из наших, незнакомый. Коричневый.

Мирлан высадил ее у входа в больницу. Начался суетный рабочий день.

Юра заглянул в ординаторскую, когда Ольга Петровна попрощалась и ушла.

Таня подошла к окну, посмотрела на темный больничный двор. Снег совсем уже растаял. Скоро появится травка, первые невзрачные цветочки мать-и-мачехи. Таня всегда радовалась предстоящей весне. Сейчас почему-то никакой радости не было.

Юра подошел бесшумно, она чувствовала его присутствие у себя за спиной.

Молчать было тягостно. Таня вздохнула, повернулась к нему. Он смотрел на нее как-то по-новому, как будто впервые видел. Протянул руку, отвел ей ото лба упавшие на глаза волосы и, не сказав ни слова, вышел из ординаторской.

Между ними все было кончено. Кончено, это правильно — и, к счастью, без особых потерь. Они останутся друзьями, Таня этого хотела.

Она не знала, что от этого будет так тяжело.

По дороге домой Таня зашла в супермаркет, накупила две сумки продуктов. Машина Степана продолжала стоять на том же месте, что и утром.

Ей все равно, где его машина и где он сам. Ему хорошо с Владой, а Тане очень хорошо одной.

Таня сунула в микроволновку замороженное второе блюдо — мясо с гречкой — и села за компьютер. Что-то смущало ее в видео, смонтированном из записей камер видеонаблюдения, на котором преступник бежит убивать соседского племянника.

Звякнула микроволновка. Таня без аппетита съела горячий ужин и опять уставилась в дисплей. Что-то неправильное было в бегущем человеке, но она так и не смогла понять, что.

Утром Дробышев смотрел на Владу и чувствовал себя полным дураком. Не то чтобы он совсем не верил, что ей угрожает опасность, просто ее усилия затащить его к себе были настолько очевидными и настолько ему неприятны, что это перевешивало все остальное. Раньше Влада была хорошей актрисой и большой лгуньей.

Один случай Дробышев помнил хорошо.

Тогда он не мог дозвониться Владе весь вечер, нервничал, беспокоился и только на следующий день, услышав, наконец, ее голос, смог вздохнуть свободно.

— Я была у подруги, — объяснила Влада. Подругу Дробышев знал, девушка жила по соседству с Владой и они иногда сталкивались. — Телефон в сумке лежал, звонков не слышно.

Через несколько дней они с Владой встретили ту подругу в кафе.

— Ты постриглась! — ахнула подруга. — Ой, как тебе здорово!

Влада постриглась недели две назад и обиделась, когда Дробышев не заметил ее новой прически.

Он тогда заставил себя пропустить это мимо ушей. Он верил Владе и прощал ее детское и безобидное вранье.

Владу теперешнюю он совсем не знал, Влада давнишняя про машину вполне могла присочинить. Только он не понимал, зачем ей это нужно.

«Больше к ней не поеду», — пообещал себе Дробышев, шагая от метро к служебному входу.

Твердое решение немного примирило с окружающей действительностью, он перестал кипеть от злости и только вечером, стоя в битком набитом вагоне метро, помянул Владу нехорошими словами.

Хотелось немедленно зайти к соседке Татьяне и извиниться за вчерашнее, но у подъезда он встретил того самого историка, с которым когда-то мама спорила у Инны.

Историк, открывая дверь одной рукой, его узнал, заулыбался, весело спросил Дробышева:

— Как ваша матушка?

Вообще-то, спросить следовало еще и о батюшке, в гостях у Инны родители были вдвоем.

— Нормально, — заставил себя улыбнуться в ответ Дробышев и, как дурак, добавил: — Спасибо.

— Ваша матушка удивительная женщина. — Историк вызвал лифт, повернулся к Дробышеву. — Редкая. Вы это цените.

— Я ценю, — кивнул Дробышев.

Сегодня из него все делают дурака. Наверное, карма такая.

Инна Ильинична ждала гостя у открытой двери, прислонившись к дверному косяку.

— Здравствуй, Степа, — ласково улыбнулась Дробышеву, а с историком расцеловалась.

Дробышеву нечего было делать у соседской двери, но он продолжал стоять. Историк ошивается на телевидении, наверное, у него есть выходы на журналистов. У Дробышева-то точно таких знакомств нет.