— Давайте сначала все отремонтируем, а потом иконами займемся. Сколько нужно леса и стекла, и что еще необходимо? — спросила Лиза.

— Сразу я вам, барышня, сказать не смогу, посчитать мне все нужно. Вот если бы вы завтра пришли, я бы вам сказал, — предложил Добров, в задумчивости потирая лоб.

— Хорошо, я приду завтра в это же время, — согласилась княжна.

Она простилась с собеседником и пошла к воротам, где уговорилась встретиться с сестрой. Долли уже ждала ее, нетерпеливо притоптывая ногой, и, увидев сестру, побежала ей навстречу.

— У меня всё получается, — обрадовано затараторила она, хватая Лизу за руку, — на мои деньги свод перекроем и все пять глав восстановим, и еще на колокольню останется! А ты что решила?

— Я решила восстановить трапезную, где сейчас живут погорельцы, и храм в честь Святой Елизаветы. Мне будут помогать сами люди, живущие в монастыре. Завтра я буду знать, сколько нужно материалов для этих работ.

Окрыленная Лиза тоже уже почувствовала, что ее желание может осуществиться, и она радостно зашагала домой рядом со старшей сестрой. Около ворот в Колпачном переулке они увидели два тяжело нагруженных воза, а дворецкий Фрол уже открыл засов и теперь командовал кучерами, следя, чтобы угол телег не задел чугунную решетку.

— Опять тетушке вещи из Захарова привезли, — сообщила Долли и засмеялась. Графиня уже три раза отправляла посыльных в Захарово со списком вещей, которые ей были нужны.

Первые два месяца их пребывания в этом доме Евдокия Михайловна переставляла мебель, расставленную Фролом и Иваном Ильичом, добиваясь, чтобы вещи стояли там, где она их поставила двадцать лет назад, окончательно перебравшись из столицы в Москву после смерти Екатерины Великой. В комнате Лизы заменили комод и кресло, в комнате Долли — кресло и туалетный столик, а у Даши Морозовой поменяли почти всю мебель. Девушки сначала удивлялись тетушкиным причудам, а теперь, когда приходил очередной обоз из Захарова, заключали между собой пари на конфеты, в какой из комнат особняка будет очередная перестановка.

— Ну, что, Лиза, где теперь будет обновление? Я считаю, что в аванзале и большой гостиной. А ты, Даша, на что ставишь? — расспрашивала Долли, которая была заводилой при заключении пари.

— Дай подумать — нужно посмотреть, что на сей раз привезли, — задумчиво протянула Даша Морозова.

— Да, Долли, давай хоть посмотрим, о чем на сей раз тетя вспомнила, — согласилась с ней Лиза.

— Ну, что же, это — ваше право, — засмеялась княжна, — но я все равно у вас выиграю.

— Это мы еще посмотрим, — парировала Лиза, — ты — одна, а нас — двое.

Смеясь и подталкивая друг друга, девушки поднялись по парадной мраморной лестнице и заглянули в гостиную, где оставили старую графиню. Евдокия Михайловна стояла у окна, наблюдая, как дворня разгружает телеги.

— Тетушка, мы вернулись, — обнимая графиню за плечи, сообщила Долли, — а что на сей раз привезли из Захарова?

— Ах, Дашенька, теперь привезли самое дорогое: семейные портреты, мраморные бюсты и памятные вещи. А вы решили, что будете делать?

— Да, моих денег хватит, чтобы перекрыть свод и восстановить все пять глав храма, и еще на колокольню останется. А Лиза потратит свои деньги на ремонт трапезной, где сейчас живут погорельцы, и на храм Святой Елизаветы.

— Надо же, до чего умны современные девушки! — восхитилась графиня. — Во времена моей молодости никому бы в голову не пришло давать девушкам деньги на то, чтобы что-то строить — мы должны были только наряжаться и танцевать на балах.

— Тетушка, а как же наша бабушка, ведь она вела все дела семьи, и какой дворец в Ратманово построила, — напомнила Долли.

— Дорогая, у вашей бабушки был железный характер ее отца. Знаете, он очень любил свою жену, вашу прабабушку, и когда она чуть не умерла, рожая Анастасию, он больше никогда не прикоснулся к ней как к жене, оставив род без сыновей, только, чтобы не потерять свою любимую. Так что, Анастасия — вся в Солтыковскую породу — ей и обычаи, и мнение света всегда были не указ.

— А вы, тетушка, в чью породу? — лукаво осведомилась Долли.

— Я — в Долгоруких, — улыбаясь, сообщила Апраксина. — Нашей бабушке Бутурлиной не повезло: у нее были только дочери и внучки — правда, все как одна красавицы, но род по мужской линии прервался со смертью нашего деда. Моя мать — старшая из дочерей, Екатерина, вышла за князя Долгорукова, и я самая первая из ее четверых детей, и единственная выжившая. Вторая дочь, Прасковья, вышла замуж в соседнюю усадьбу за одного из Лопухиных, но рано умерла от чахотки, не оставив детей, а младшая, ваша прабабка Елизавета, вышла за графа Солтыкова. Эта усадьба отошла по наследству моей матери, как самой старшей из детей, а мой отец построил этот дом. От дома Бутурлиных остался только первый этаж под левым флигелем, и то потому, что своей тещи мой отец боялся как огня, считая ведьмой, и ее покои тронуть не решился.

— Тетушка, а почему нам никогда про это не рассказывали? — удивилась Лиза, — бабушка нам совсем не говорила про эту свою родню, только про Черкасских и Солтыковых.

— По секрету вам скажу, что и моя матушка панически боялась свою грозную родительницу. Ведь бабушка Елизавета могла и судьбу предсказывать, и болезни распознавала лучше любого лекаря — а в те годы за это можно было и на дыбу попасть, поэтому с детьми о ней старались не говорить. Но я ее, хоть смутно, но помню, мне она казалась ласковой и доброй.

Тихо постучавшись, в гостиную вошел Фрол, за его спиной несколько лакеев держали портреты в золоченых рамах и мраморный бюст красивого мужчины парике с буклями и косицей.

— Куда нести прикажете, ваше сиятельство? — осведомился он.

— Заносите пока сюда, — распорядилась графиня, — а потом я скажу, куда что отнести.

Фрол дал знак, и слуги потянулись в комнату, расставляя портреты вдоль свободных мест на стенах, а мраморный бюст он велел поставить на каминную полку. Девушки подошли к картинам и начали их с любопытством рассматривать.

Самый большой портрет, который с трудом внесли два лакея, изображал трех юных девушек. Они были одеты в одинаковые золотистые парчовые платья, сшитые по моде времен Екатерины I, а в волосы всех троих были вплетены алые розы.

— Вот — сестры Бутурлины. Моя матушка в центре, а вот ваша прабабушка, — объяснила графиня и указала на юную, не старше четырнадцати лет, девушку со светлыми, пепельного оттенка волосами и большими золотисто-карими газами. Она радостно улыбалась алым ртом, а на ярко нарумяненных по моде того времени щечках играли ямочки.

— Лиза, да ведь это — ты! — удивилась Долли, подходя к портрету. — Ну, надо же, как похожа!

— Действительно, до чего же похожа, — согласилась графиня. — Почему я на это не обращала внимания? Младшая из сестер, как говорила моя старая няня, вырастившая их всех, была у матери самой любимой, может быть потому, что носила такое же имя, да и похожа была на нее. Здесь должен был быть и портрет самой Елизаветы Васильевны.