— Лайза!

Она как будто его и не слышит.

Она подошла еще ближе, и он заметил, что на самом деле она не идет, а плывет по воздуху. Кто ее так… какая скотина?! Его буквально трясло от ярости. Он всегда ненавидел брата — еще до его изуверского обращения, до того, как он стал избивать и е…ать свою дочь… и вот посмотрите, что стало с девочкой, с плотью от плоти его… Брайен хотел открыть дверь и выйти к ней, но та сила, что держала его на месте, не давала ему даже пошевелиться.

Лайза была уже совсем рядом. Но почему она не дышит?

Она наконец повернулась к нему. Пустой взгляд, мутно-кровавые слезы в глазах. Она вообще не моргала. Теперь он разглядел, что алые ранки у нее на груди — это и вправду следы от укусов. Что-то подобное он уже видел, в кино. Это был фильм про акулу-убийцу. Не может быть, чтобы Лайза осталась жива после такого…

Губы у Лайзы — или у существа, которое притворялось Лайзой — дрогнули и сложились в подобие улыбки. И Брайен увидел, что в этом голубоватом свечении, в пугающей неподвижности черт, она была даже красивой, хотя раньше он этого не замечал. Ее кожа матово светилась — как будто сама по себе, — бледная, холодная.

Брайен открыл стеклянную дверь.

Сладкий гнилостный запах, как от испорченных апельсинов…

— Лайза, что с тобой приключилось? Но теперь все хорошо, малышка. Сейчас мы поедем домой. Отец больше пальцем тебя не тронет, об этом я позабочусь. Будешь жить у меня, если хочешь.

— Уходи. — Это был не ее голос. Ее губы почти не двигались, а сам голос был больше похож на свист ветра, который пытается подражать человеческому голосу. — Уходи, дядя Брайен. Не зови меня в дом, не приглашай меня, не надо… держись от меня подальше, держись подальше… если ты пригласишь меня, я войду и буду пить твою кровь, дядя Брайен, неужели ты не понимаешь, я стала… вампиркой, как в телевизоре… акула пришла ко мне, машина убийства, только это была не она, а он… я всегда знала, что так все и будет… он пришел за мной… Валентайн, Валентайн… не зови меня в дом, дядя Брайен, не приглашай меня…

— Лайза, не говори глупости. Как же я тебя не позову? А про себя Брайен подумал: стало быть, грянуло — она все же шагнула за грань и сошла с ума. К чему, собственно, все и шло. Ладно, сейчас я ее отведу к себе, накормлю, уложу спать, а завтра уже буду думать, что делать дальше. Надо показать ее врачам, найти хорошую клинику…

— Не говори ничего, молчи!

— Успокойся, малыш. Я же твой дядя Брайен. Я тебя не обижу, Лайза. Я никогда тебя не обижал, ты же помнишь. Давай…

— Не говори этих слов!

Ветер ревел в ушах, но Брайен не чувствовал ни малейшего дуновения.

Он хотел взять ее за руку, но невольно отдернул руку. Ее рука была холодна как лед. Горячий душ и теплое одеяло. Девочке нужно согреться.

— Дядя Брайен… — Хриплый скрипучий голос, еще меньше похожий на человеческий. — Уходи, уезжай из этого мотеля, возвращайся домой, домой, неужели ты не понимаешь, это единственный способ… или возьми острый кол, деревянный кол и воткни его мне в сердце, и тогда все будет хорошо, тогда я вернусь и опять стану прежней Лайзой, выйду из телевизора и снова стану нормальной, дядя Брайен, нормальной, ищи меня у Валентайна, как в той песне из телевизора, знаешь?

— Нет.

— Теперь я вампирка, как в телевизоре. Вампирка, как в телевизоре.

И Брайен увидел, что по бетонному полу — от того места, где она вышла из воды, и до того места, где она стоит — тянется кровавый след, что губы у нее все в крови, а во рту серебристо поблескивают клыки — острые, окровавленные…

— Теперь я вампирка, как в телевизоре.

— Я помогу тебе, девочка…

— Да, помоги мне, пожалуйста, оно жжется, жжется, помоги… проткни мне сердце колом, убей меня по-настоящему, иначе я буду пить твою кровь… дядя Брайен, я люблю тебя, все еще люблю и буду любить еще несколько дней, я пока что не вся вампирка, во мне еще что-то есть от той, прежней Лайзы, и эта прежняя Лайза пока что удерживает вампирку, она удерживает клыки, она удерживает голод, неужели ты не понимаешь, оно так жжется, так жжется, пожалуйста, проткни мне сердце колом, убей меня по-настоящему…

Запах гнили чувствуется сильнее…

Брайен срывается с места и бежит прочь из игровой комнаты, врывается в лифт, достает ключ, никак не может попасть в замок, все-таки открывает дверь, включает свет. Рита лежит на кровати…

Мертвая.

Она лежала совсем без всего. Она ждала, что он вернется и они снова займутся любовью. Ее рот, уши, ноэдри и даже вагина были забиты морскими водорослями. Склизкими и вонючими водорослями. Ее шея была разодрана в клочья и из раны торчал обрывок трахеи, как оторванный шланг пылесоса. У нее не было глаз; в окровавленные глазницы были набиты все те же водоросли. От кровати к окну, где балкон, тянулась мокрая дорожка. Вода. Брайен снова услышал ветер и увидел, что Лайза стоит на балконе, с той стороны стекла. Она приоткрыла губы, как будто хотела рассмеяться, и у нее изо рта полилась бесконечная гирлянда водорослей, которые корчились на ее бледной груди, как зеленые змеи.

На этот раз он не стал открывать дверь.

— И что мне делать? — выкрикнул он. — Господи, твою мать, ведь обвинят-то меня!

Соленая вода брызнула ему в лицо. Но откуда здесь взяться воде, ведь балконная дверь закрыта?! Он смотрел на нее и ему казалось, что ее тело мерцает и расплывается… Господи Иисусе, етить-колотить, он действительно видел акулу там, за окном… может, они уже под водой? Может, он тонет? Он отпрянул назад… и ступил на твердую землю.

— Ты умерла, — сказал он. — Но ты вернулась. И твоя смерть по-прежнему липнет к тебе. Вот ты тут стоишь, заключенная в оболочку своей собственной выдуманной реальности, и веришь, что ты вампирка и все это кино, но на самом деле тебя нет. Ты умерла, ты мертва…

— И эта женщина тоже, — сказала Лайза с той стороны стекла. — Мне очень жаль, дядя Брайен, не говори папе, пожалуйста, он меня изобьет и мне будет больно, я не хочу, чтобы было больно, пожалуйста, дядя Брайен, не выдавай мен".

— Конечно, я ничего не скажу. Ты же моя племянница. Мы с тобой одной крови, Лайза. Я никому ничего не скажу.

— Да, а я помогу тебе. Я здесь все уберу. А ты уезжай, прямо сейчас. Я обещаю: утром здесь ничего не будет — ничего, что могло бы вызвать подозрения… я тебя защищу… только не говори папе, не говори ему… не надо, чтобы хоть кто-нибудь знал, что со мной происходит… пока я не выйду обратно из телевизора… пока я не стану богатой и знаменитой…

Брайен вдруг понял, что плачет. И сам поразился: он и не думал, что еще может плакать.

— Но ты должен мне пообещать, что возьмешь кол и убьешь меня по-настоящему, чтобы я не ходила так часто, каждую ночь, только ты поторопись, пока вампирка не выгнала прежнюю Лайзу уже насовсем, ты понимаешь, дядя Брайен? Ее еще не убили совсем, и ей страшно, ей страшно…