– Есть ли на свете то, что неизвестно гильдии Хранителей знаний? Все новости непременно проходят через нас. Мои братья узнали, что Тенардье планирует похитить ее и отдать Тигру.

– Я скажу Томасису.

Нахмурившись, я смотрю на Этти. Она наполнила ведро и теперь несет его подальше от толпы, чтобы никто не толкнул. Она так слаба, что двигается с трудом.

Мужчина приподнимает уголки губ в мрачной улыбке.

– Барон Воров не станет вмешиваться в это дело. Между гильдиями есть… договоренности. Он не будет вставать на пути у Тигра.

Мысли быстро крутятся в голове. Оглядываю толпу, подозревая в ней каждого. Этти отцепляет от пояса фляжку для воды и опускает в ведро.

– Когда? – спрашиваю я, снова поворачиваясь к мужчине.

– О точном дне или времени ничего не говорилось, – начинает он. И вдруг его глаза расширяются. – Сестра…

Резко оборачиваюсь. Вижу, что фляжка валяется на земле, а жуткого вида тип в драной рубашке и потрепанных сапогах тащит Этти от фонтана куда-то вглубь улиц.

Одна часть меня удивляется, как кто-то осмелился тронуть чадо Двора чудес средь бела дня. Но другая часть, та, что является Черной Кошкой гильдии Воров, уже двигается, бежит за ними с кинжалом в руке. Насвистываю сигнал так громко, что люди поворачивают головы, а каждый Призрак на милю от площади наверняка его слышит.

Этти брыкается и дерется, но рука незнакомца крепко сжимает ее шею. Она видит, что я бегу вслед, и тянется ко мне, старается закричать, но может только хрипеть.

Повторяю сигнал снова и снова, и пока бегу, различаю наконец ответные голоса. Призраки услышали меня. Они мне отвечают.

Незнакомец добирается до улицы и тащит Этти за угол, но в этот момент я замечаю первого Призрака. Он как тень отделяется от стены и подхватывает мой сигнал.

Когда добираюсь до угла, то уже с трудом дышу, но останавливаюсь я не поэтому. У меня в ушах звенят сотни голосов Призраков, которые наполняют улицу, появляясь из дверей и будто из самих стен, как полчище серых крыс.

Мужчина ослабил хватку, Этти судорожно вдыхает и хватается за его руку, чтобы не упасть. Он загнанно оглядывается, не зная, пробираться вперед или повернуть назад, но Призраки уже повсюду.

Они идут не спеша, тихо шаркая, как люди, которым никогда не приходилось бегать. Они не боятся за Этти. Им не нужно бояться. Этому незнакомцу никак от них не спастись. Их очень много, и им это известно.

Глаза у мужчины бегают, как у загнанного зверя. Он поворачивается то в одну, то в другую сторону, и понимает, что окружен. Во главе Призраков идет Волк, он бесстрашно смотрит на незнакомца, прекрасно зная, что сейчас произойдет.

– Au secours![15] – в ужасе вопит мужчина. – Au secours!

Все, кто оказался неподалеку и услышал крик, но не являются чадами Двора чудес, поскорее отворачиваются. Мальчишки, несущие большие ведра с помоями, исчезают в боковых улочках. Закрываются окна, выходящие на улицу. Город знает, когда нужно закрывать глаза.

– Quelqu’un! Aidez-moi![16] – жалобно кричит мужчина.

– Отпусти ее, – приказываю я, подбегая к нему.

Он бросает Этти, и та мешком падает на землю. Я кидаюсь к ней, поднимаю и оттаскиваю подальше. Ей не нужно видеть, что сейчас случится. Призраки расступаются передо мной, но сразу, словно вода, стекаются обратно, как только мы проходим.

– Прошу вас! – Глаза у мужчины увеличились и почернели от страха; он поднимает руки в попытке защититься. – Пожалуйста, не трогайте меня!

Однажды между гильдиями разгорелась война. И из всех людей, кто нес с собой смерть и разрушение, страшнее всех были Призраки. Потому что их больше, чем членов всех остальных гильдий, и они свято верят в силу Закона. Если их разозлить, то гнев их будет страшнее, чем у всех остальных чад Двора чудес вместе взятых. Истории о том, как они разбирались со своими жертвами, до сих пор преследуют в кошмарных снах каждого ребенка из числа Отверженных.

Волк улыбается, и у меня по спине пробегает холодок.

– Взять его.

Спотыкаясь друг о друга, Призраки поднимают тяжелую крышку ближайшего люка и спускаются в темноту и вонь городской канализации. С тяжелым сердцем мы с Этти следуем за ними.

Длинные коридоры с солидными каменными стенами, наполненные мраком и гниением, заваленные кучами отбросов, – так выглядит парижская канализация. Делаю глубокий вдох. Большинству Воров приходилось скрываться в этих покрытых слизью трубах в ночи неудачных ограблений. Для себя я усвоила, что лучше позволить запаху сразу обжечь тебе глотку так, чтобы на глазах выступили слезы, чем пытаться укрыться от него.

Глаза быстро привыкают к темноте. Очевидно, мы подошли к какому-то возвышению, каждый сантиметр которого занят Призраками. Все они набились в один туннель, некоторые стоят по колено в грязной воде, и все ждут.

С шипением загорается светильник; в его свете появляются Орсо, Волк и сотня блестящих черных глаз, все они смотрят на обезображенное существо, которое напоминает голого человека, привязанного к деревянному столбу. Он весь состоит из ссадин и кровоподтеков. Вместо правой руки – кровавый кусок мяса. Я морщусь. Они оторвали ему пальцы за то, что он хватал ими Этти. У Призраков не бывает оружия, они не владеют боевыми приемами. Все раны на теле этого человека нанесены голыми руками или зубами людей, терпеливо добивающихся своей цели. Мне становится его жаль.

– Он жив? – спрашивает Орсо.

Волк кивает.

– Тогда суд. – Орсо мрачно улыбается. – Приглашаю тебя в нем участвовать, Котенок.

Он склоняет передо мной голову в знак уважения.

Я содрогаюсь. Никогда еще не была на Суде Мертвецов. От историй о них ночью снятся кошмары, но я не смею отказаться от столь прямого приглашения. Это оскорбило бы Призраков.

Нахожу взглядом Этти: ее так вымотало все произошедшее, что она крепко уснула в углу, подальше от всей суеты. Хорошо.

– На нем нет метки, – шепчет Волк на ухо Орсо.

Если нет никакой метки, никакой татуировки – это означает, что он один из Тех-кто-ходит-днем.

– Дети мои, – говорит Орсо, – с нами поступили дурно. Мы должны восстановить справедливость.

Призраки разражаются ужасными, оглушительными криками, когда Орсо подходит к незнакомцу и оглядывает его.

– Почему ты вздумал похитить мое чадо? – спрашивает он.

Призраки повторяют обвинение, оно эхом отражается от стен, звенит снова и снова до тех пор, пока Волк рыком не приказывает им замолчать.

– Пусть говорит!