— Мистер Уэлсли, прошу вас!

— Майлз. Зовите меня Майлз. Мистер Уэлсли — это мой отец.

— Хорошо… Пусть будет Майлз, — едва слышно произнесла Виктория, чувствуя, что ее силы и желание сопротивляться иссякают. — Так вот, Майлз, мы с вами не должны…

Закончить фразу ей так и не удалось, поскольку миг спустя молодой человек развернул ее к себе и припал поцелуем к ее губам. Словно по волшебству, с головы ее соскользнула шляпа, и стянутые в тугой узел волосы, обретя свободу, волной хлынули на плечи.

Виктория понимала, что так продолжаться не может, что она просто обязана оттолкнуть Майлза, но не находила для этого сил. С огромным трудом удавалось ей пока лишь одно: хотя бы отчасти сохранять ясность мысли.

У нее кружилась голова, подгибались ноги, жар сильного мужского тела наполнил ее сладкой истомой. Майлз целовал ее жадно, неудержимо, властно, и его дерзкие поцелуи распаляли в ее крови неведомые прежде желания.

— Майлз!.. — едва слышно простонала Виктория — и не узнала собственного голоса.

Уверенно и нежно он ласкал ее плечи, перебирал пальцами шелковистые волосы.

Виктория понимала: еще немного — и она лишится чувств.

— Майлз, — простонала она, — прекратите… прекратите немедля…

К большому ее удивлению, он подчинился, но не разжал объятий, и его жаркое дыхание все так же касалось ее щеки.

Словно очнувшись от сна, Виктория открыла глаза. И сразу же увидела над собой голубые глаза Майлза, затуманенные страстью, чуть приоткрытые чувственные губы.

Девушка перевела дыхание, высвободилась наконец из объятий Майлза и отступила на шаг. На этот раз он даже и не пытался ее удерживать.

— Вы… Вам нехорошо? — тихо спросила она. — У вас такое странное лицо…

— Да уж, наверное… — пробормотал Майлз, прикоснувшись дрожащей рукой к своим губам. Желание терзало его нестерпимо.

Виктория все так же озабоченно на него смотрела, и он на миг прикрыл глаза, провел по лицу ладонью:

— У меня все хорошо.

Виктория знать не могла, что творится с Майлзом, но подозревала в этом последствия их страстного поцелуя.

Раскаяние захлестнуло ее. В самом деле, что должен был подумать о ней Майлз после того, как она позволила себе подобные вольности? Кто знает, вдруг он потерял к ней всякое уважение?

Придав на всякий случай своему лицу строгое выражение, она твердо заявила:

— Мистер Уэлсли, я не могу позволить, чтобы вы впредь…

Майлз в упор глянул на нее — и она смолкла.

— Прошу вас, ничего не говорите. Это все испортит. — Он притянул девушку к себе, зарылся лицом в ее темные волосы и шепотом добавил: — Пожалуйста.

— Но мы не должны… Это… это нехорошо.

— Не смейте так говорить! Мы не сделали ничего дурного. Мы просто поцеловались. Что плохого может быть в поцелуе?

Отстранившись, Майлз сердито сверкнул глазами и раздельно, чуть не по слогам повторил:

— Ни-че-го!

— Это у вас в Америке «ничего», а у нас в Англии так не делается!

— Все-таки, наверное, делается — как иначе объяснить, что в Англии все еще не перевелись англичане? В глазах Виктории вспыхнуло негодование.

— Как вы смеете разговаривать со мной в подобном тоне? — вскричала она. — Очень может быть, мистер Уэлсли, что подобная манера ухаживать хороша для общения с американками, но для настоящей английской леди она неприемлема!

— Вот сейчас вы угодили в точку.

— Угодила в точку? — пробормотала Виктория. — О чем это вы?

— Я говорю о том, что вы, сами того не желая, в нескольких словах показали разницу между английскими и американскими женщинами.

Викторию рассуждения Майлза заинтересовали.

— Так в чем же, по-вашему, заключается эта разница?

— В том, что британские женщины более всего озабочены поддержанием своего статуса «леди», в то время как американки предпочитают оставаться такими, какие они есть.

— То есть…

— То есть просто женщинами.

— Ах, так? — в ярости воскликнула Виктория. — Вы, значит, отдаете предпочтение «просто женщинам» перед леди?

— Во все дни недели, детка, включая воскресенье.

Виктория гордо вскинула голову и посмотрела на Майлза в упор.

— В моем представлении, сэр, вам более всего подходит определение «варвар».

— А в моем представлении, мисс, вас и вам подобных лучше всего характеризует слово «ломаки»!

— Ломаки?! — возмущенно выдохнула Виктория. — Вы и вправду считаете, будто я ломаюсь, утверждая, что мне не нравится, когда мужчина распускает руки?

— Не знаю, нравится вам это или нет, — хмыкнул Майлз, — хотя бы потому, что наш поцелуй не имеет с этим ничего общего. Зато я уверен в другом: вам нравится быть в объятиях мужчины, нравятся его поцелуи, просто вы с присущим вам лицемерием не желаете этого признавать. Целоваться и «распускать руки» — это не совсем одно и то же, и мне жаль, что вы не понимаете разницы.

— Только не надо меня жалеть, мистер Уэлсли! — вскричала Виктория, вскакивая в седло и разбирая поводья. — И прошу вас: не приходите ко мне больше. Отныне — и впредь!

С этими словами она, гикнув и кольнув лошадь шпорами, помчалась к дому наискосок через поля. Темные волосы ее бились и трепетали на ветру, словно черный пиратский флаг.

Майлз глядел ей вслед с улыбкой на устах.

— Ишь ты — «Отныне — и впредь!», — покачал он головой, повторяя последние слова Виктории. — Увидим, миледи. «Впредь» — понятие растяжимое.

Виктория заглянула в гостиную, заметила сидевшую с вышиванием у окна Фиону и объявила:

— Я отправляюсь покататься, Фиона. Вернусь примерно через час.

Фиона подняла от вышивки глаза и улыбнулась.

— Ты едешь с Майлзом Уэлсли?

— Не сказала бы, — ответила Виктория.

— Вот как? А мне казалось, после вчерашней прогулки…

— Знаю, что тебе казалось, — перебила ее Виктория, — но после вчерашней прогулки встречаться с Майлзом Уэлсли я не намерена.

Фиона так разволновалась, что у нее задрожали руки, и она, чтобы не уронить иголку, воткнула ее в вышивку.

— Не намерена, значит?

Виктория помотала головой.

— Именно. Как я уже тебе и говорила, это невежественный, грубый, дикий варвар.

Фиона поднялась на ноги, решительно подошла к падчерице и, уперев руки в бока, посмотрела на нее в упор.

— Надеюсь, он… гм… не позволил себе ничего лишнего? — охрипшим от волнения голосом спросила она.