при желании можно, прости меня, Дева Мария! Рыбаку-то ногу отрезали, а не что другое, и у остальных по мужской части никаких проблем не наблюдается. – рассудительно вздохнула сестра Феодосия.

– Вот! Вы слышите, монсьер? – страстно вскричала сестра Аполлинария. – Но я клянусь вам! Я, посланница епископа, возьму на себя руководство монастырем, и мы изживем порочное наследие этой развратницы…

Немолодой, роскошно одетый, и при том смертельно бледный сеньор шагнул к сестре Аполлинарии, и тонкие губы его исказились запредельной яростью:

– Найти настоятельницу и доставить…

– Сейчас же, монсьер! – азартно вскричала сестра Аполлинария. – Мы немедленно найдем развратницу и доставим на ваш суд… хррр! – восторженный ее вопль вдруг перешел в хрип… и она отчаянно вцепилась в пальцы сеньора, пытаясь оторвать его руку от своего горла.

– Доставить ее к постели моей жены! – заорал сеньор, беспощадно встряхивая болтающуюся в его хватке монахиню. – Она вот-вот родит! Мы ехали сюда от самого Аликеса! И мне плевать, с кем спит ваша настоятельница – лишь бы она приняла роды!

Со стороны лечебницы донесся пронзительный женский вопль.

– В монастыре есть и другие, кто может… сестра Агнесс… – залепетала Аполлинария.

Сеньор побледнел еще больше… и его пальцы крепче сжались на шее монахини.

– Моей жене… какую-то девчонку! Я слишком стар, чтобы зачать другого наследника! Должен родиться этот! Если я не увижу настоятельницу сейчас, сию же минуту, я разнесу ваш монастырь по кирпичику!

– Не нужно, монсьер! Я уже здесь. Отпустите сестру Апллинарию, а то вы задушите, а мне спасать.

Сеньор на миг замер, задрав голову вверх, к стоящим на галерее настоятельнице в ободранной рясе, и рыцарю, похожему на подкопченного поросенка, за ее спиной. Пальцы сеньора разжались и задыхающаяся Аполлинария рухнула наземь, судорожно хватаясь за горло.

– Это и есть тот самый… у кого что-то там отрезали? Или не отрезали? – сеньор окинул рыцаря скептическим взглядом, передернул плечами и предложил. – Если вам надоело быть монахиней, я могу превратить земли этого монастыря в светский лен, и подарить его вашему мужу!

– Монсьер! – сестра Аполлинария завопила так пронзительно, будто и не задыхалась только что. – Епископ не дозволит…

– Да! Я! Ваш! Сьер! А не епископ! Монастырь на моей земле! Я буду делать, что хочу!

– Благодарю вас, не нужно! – из лечебницы донесся новый вопль, и настоятельница торопливо сбежала по ступенькам. – Я и раньше не желала замуж… а сейчас так особенно не хочу!

– Mia culpa! Mia maxima culpa!6 – понурый рыцарь покаянно ударил себя кулаком в грудь. – Я чуть не изнасиловал монахиню… да еще и без толку! Все из-за этой дуры! – он яростно уставился на сестру Аполлинарию.

– Она сказала сьеру рыцарю, что я – дракон! – торопливо направляясь к лечебнице, бросила настоятельница.

Сеньор остолбенел, кажется, на мгновение даже позабыв об орущей супруге.

– Впервые слышу, чтоб с драконом пытались сделать… такое! Да вы сильны, сьер рыцарь!

Рыцарь в ответ только безнадежно застонал, и быстрым шагом направился к монастырской часовне.

– Сам дурак! Железный болван! – в ярости заорала ему вслед сестра Аполлинария. – Епископ так этого не оставит! Он отучит вас таскать в монастырь нищих бродяг, вроде этой вот… цыганки! – она махнула в сторону лечебницы.

Там, цепляясь за дверной косяк, стояла давешняя утопленница: босиком, в грубой монастырской рубахе и с разметавшимися по плечам черными волосами, похожими на толстых змей. Приезжий сеньор несколько мгновений тупо глядел на нее… и кинулся к утопленнице, принялся галантно целовать ей руки:

– Боже мой, герцогиня! Вы ли это? Но как, откуда?

– Дела семейные… – пролепетала утопленница. Сеньор галантно подхватил слабеющую женщину и повел к скамье.

– Эта женщина осмелилась называть вас цыганкой – она немедленно будет наказана!

– Ах, оставьте, монсьер! Если уж она назвала бедную настоятельницу драконом… – она лукаво хмыкнула.

– И впрямь… сумасшедшая особа. Придется поинтересоваться у епископа, почему он позволяет подобным безумицам говорить от его имени.

– Я не сумасшедшая! – немедленно завопила сестра, но сеньор уже слабо шевельнул рукой, и его люди подхватили сестру Аполлинарию под локти и поволокли прочь.

– С вашего разрешения, я тоже вас покину. – пробормотал сеньор, устремляясь к дверям лечебницы, из-за которых все громче неслись отчаянные крики.

– Конечно! – легко согласилась та, кого назвали герцогиней. – Семья превыше всего!

За дверями лечебницы настоятельница аккуратно массировала громадный живот истошно орущей женщины.

– Ничего, ничего! – бормотала она. – Ты при родах не умрешь! И никакой такой судьбы!

***

Женщина поднималась по склону горы. Скользила легко, невесомо, будто плыла над каменистой тропой, на которой и козы чувствовали себя неуверенно, а уж люди обычно карабкались на четвереньках. На вершине горы, нахохлившись, как замерзшая ворона на ветке, сидел дракон и алые лучи заходящего солнца вспыхивали на его красно-белой чешуе.

Все также спокойно и неторопливо женщина поднялась до самой вершины и остановилась у кончика чешуйчатого хвоста. Склонила голову в задумчивости, так что похожие на змей длинные, не собранные в прическу черные пряди, упали на одно плечо.

– Ты точно не моя дочь. – задумчиво сказала она.

Дракон обернулся. В тот же миг последний краешек закатного солнца канул в багрово-алое море. Сумрак упал сразу, будто покрывало на птичью клетку, но в слабых отсветах вечерней зари еще можно было различить – дракона больше не было. На краю скального карниза стояли две женщины.

– Госпожа настоятельница! – хмыкнула одна.

– Иппокризия, дочь Гиппократа, из рода Асклепиадов. – настоятельница поклонилась, прижимая руку к сердцу. – Госпожа моя герцогиня!

– Табити. – хмыкнула вторая, невозмутимо усаживаясь на самый край скального карниза. Босые ножки под длинным подолом взбрыкнули… и с карниза свесились два толстых чешуйчатых змеиных хвоста. – Фффух! И как вы, люди, на этих своих культяпках ходите? Это же неудобно! – шевеля хвостами, как после тесной обуви, пробормотала она.

– Змееногая! Богиня скифов! – выдохнула Иппокризия. – Я читала у Геродота…

– Противный был мужичонка! «Богиня скифов»! – передразнила Табити. – Разве я только у скифов богиня?

– Пусть Ваша Светлость… э-э, Ваша Божественность меня простит… – склонилась Иппокризия.

– Моя Чешуйчатость и Клыкастость, а также Крылатость тебя прощает. – хмыкнула Табити и выразительно похлопала по скальному карнизу, предлагая Иппокризии усесться рядом.

Та поколебалась мгновение, но все же села: медленно, аккуратно, настороженно поглядывая на мягко дышащее внизу темное море.

– Ты высоты боишься?

– В этом облике у меня крыльев нет. – покачала головой Иппокризия.

– Ты действительно не можешь менять облик по своему желанию! – в голосе Табити звучало тягостное удивление, какое бывает, когда слыхал о чем-то совершенно ненормальном, но не верил – пока вдруг не убедился лично. – Драконица – днем, и человечка – ночью! И впрямь проклятье?

Иппокризия только кивнула и