смазки, ядреного пота усталых лошадей. Взгляд шарил по речному простору, от которого перехватывало дух: река была огромной! То серая, то почти черная, а то прозрачно-зеленая под лучами весеннего солнца. Ее воды с ревом неслись меж колес, готовые подхватить экипаж точно ореховую скорлупку. Впереди через реку тянулась редкая цепь телег и экипажей, что казалось, плыли по невидимой нити, продернутой поперек громадной реки.

– Скоро уж поедем по настоящему мосту – чудо инженерной мысли, изволите ли видеть! – объявил господин в сюртуке. – Железный, двухъярусный, да с рельсами!

Девушка высунулась в окошко еще дальше и зачарованно уставилась на каменные опоры строящегося моста, вокруг которых пенилась река.

– Это ежели построят, любезный Александр Николаевич. – пробурчал пессимистически настроенный господин Ламбракис. – Не в обиду вам будь сказано, не больно-то за год и настроили.

Оба спутника помрачнели.

– Увы… – согласился названный Александром Николаевичем господин в сюртуке. – В деле рельсового сообщения австрияки нас изрядно опережают. Вы, дорогая Анна Францевна, от Лемберга8 по чугунке следовали?

– До самой границы с Российской империей. А уж оттуда на перекладных. – утомленно вздохнула фройляйн.

– У нас меж обеими столицами уж лет тридцать как рельсовое сообщение. – слегка уязвлено заметил Александр Николаевич. – Да и в центральных губерниях тоже.

– Только мы тут в южной провинции до сих пор как дикари! – ворчливо прибавил Ламбракис.

В борт кареты ударила волна и отвлекшаяся было спором Анна Францевна снова издала задушенный писк.

– Здесь всегда такое бурное течение?

– Так ведь Днепр, фройляйн Штольц, не речка Переплюйка какая! – рассмеялся господин в сюртуке. – Как говаривал незабвенный Николай Васильевич Гоголь: «Не всякая птица долетит до середины Днепра!»

– На кареты сие тоже распространяется? – дрожащим голосом вопросила фройляйн.

– Сдается, сейчас мы как раз посредине. – усмехнулся жестокий Ламбракис. – А волнение и впрямь изрядное: не иначе как снова старое проклятье! Тут видите ли, какое дело, барышни: когда век назад генерал и всяческих орденов кавалер Василий Чертков9 по поручению светлейшего князя Потемкина место для губернского города приискивал, вроде бы рассердил его кто-то из казаков местных. Уж не знаю за дело, али по самодурству, но велел генерал казака пороть, а тот возьми, и окажись характерником – колдуном, стал-быть, здешним. Ну и проклял под плетьми всю чертковскую затею, да так, что первый основанный город и вовсе паводком снесло, пришлось новое место искать. Но и тогда проклятье не отвязалось, каждые десять лет наводнения такие: не то что хибары, солидные строения начисто смывает, только на горе народишко и спасается – вооона, где собор! – купец ткнул корявым пальцем в окошко, где над завидневшемся вдали берегом пылали вызолоченные купола. – Мыслю я, как ливни зарядят, ждать городу снова речку в гости!

– Господин Ламбракис, вы пугаете дам! – заметил Александр Николаевич.

Карета еще качнулась раз, другой, кони потянули и… карета выкатилась с моста на берег. Фройляйн шумно вздохнула. Дверца распахнулась:

– То прыихалы, пани та панове, пожалте наружу! – сказал кучер.

– Позаботьтесь о багаже, любезный! – Александр Николаевич уронил монету в подставленную лодочкой ладонь кучера. – Прошу вас, Анна Францевна!

– Вы так любезны! – на ходу пытаясь поправить сбившуюся шляпу, фройляйн оперлась о поданную руку. Грохнуло – кучер небрежно свалил в растоптанную грязь немощенной площади два одинаково маленьких и потертых сундука – ее и девочки. Фройляйн растерянно огляделась, судорожно прижимая к себе ковровый саквояж.

От наплавного моста одна за другой катили телеги, а вокруг, меж натыканными в беспорядке то тут, то там деревянными складами и амбарами, глиняными мазанками, корчмами с отсыпающимися прямо под их дверями пьяными, сновал работный люд: под присмотром хмурого приказчика грузились мешки на телеги, туда и сюда катились бочки, что-то тащили, волокли, перекликались на разные голоса…

Анна Францевна завертела головой в поисках экипажа, но обнаружила лишь рассохшуюся телегу, безуспешно пытающуюся прикинуться наемной коляской. Она опасливо поглядела на скалящегося во весь рот возницу, потом потерянно – на покрытую рядном лавку телеги.

– Анна Францевна, не беспокойтесь! За мной должны прислать экипаж, я отвезу вас куда угодно! – начал Александр Николаевич.

Послышался цокот копыт и разрезая гомонящую толпу выехала открытая коляска. Щеголеватый кучер отвесил размашистый поклон:

– С приездом, ясный пане! Уж мы такие радые, такие радые! В дому дым коромыслом: и банька топлена, и водочка на ледник поставлена, и поросеночек в печи томится, все вашего возвращения дожидаются! Особливо поросеночек.

– Эк ты вкусно рассказываешь, Юхим! Поросеночек пускай еще потомится, сперва завезем дам. Вели чтоб сундуки грузили. – кивнул Александр Николаевич.

Бравый Юхим мазнул взглядом по нищенскому багажу – и по его лицу скользнуло привычное презрение слуги из богатого дома, заставившее фройляйн и ее подопечную только сильнее выпрямить и без того прямые спины. Расстояния изрядные… а люди все те же.

– Куда вас сопроводить, фройляйн? И прошу вас, без стеснений, мы же попутчики.

– С нашими дорогами попутчики – почитай, что родичи! – влез Ламбракис.

– Право же, вы так любезны, я не знаю могу ли я… – наконец решившись, фройляйн щелкнула замочком саквояжа. – Вот, сударь, извольте, собственное городское имение ее превосходительства генеральши Андреéвской.

– Это какой-такой Андреéвской? – удивился Ламбракис. – Не знаю такую!

Кучер ехидно осклабился и пренебрежительно шваркнул сундук фройляйн в коляску.

– Знаете, господин Ламбракис. – голос Александра Николаевича стал глухим и надтреснутым. – Агата Тимофеевна, по покойному супругу Андреевская.

– Ее превосходительство Хортица? – растерянно переспросил господин Ламбракис – и вполне простонародно отер рукавом заблестевшее от пота лицо.

Юхим подхватил второй сундук и понес его точно драгоценную вазу, бережно пристроив в коляску и теперь уж опасливо косясь на приезжих дам.

– Всего наилучшего, Александр Николаевич… фройляйн… мадемуазель Лизхен. – заторопился Ламбракис. На дам он старался не глядеть вовсе.

– Быть может, с нами поедете? – спросил Александр Николаевич и звучало это не как приглашение, а скорее как… мольба о помощи.

– Да куда уж мне к ее превосходительству в гостиную! – радостно откликнулся Ламбракис. – Уж лучше вы к нам, особливо юная барышня! Лучшее мороженное Ламбракиса! Буду душевно рад! – он поклонился и умчался, то и дело оглядываясь, будто боясь, что бывшие попутчики за ним погонятся.

– Надеюсь, вы понимаете, Лизхен, что приличная девушка не может принимать подобного рода приглашения? – садясь в коляску, обронила Анна Францевна.

– Да, фройляйн. – опустила глаза девушка.

– У Ламбракиса приличнейшее заведение. – неловко пробормотал Александр Николаевич.

– Но не для юной девушки. – строго возразила Анна Францевна. – Немецкая речь повсюду! – перевела разговор она. – Если вслушиваться, можно подумать, что мы в Лемберге!

Забившаяся в угол коляски Лиза стрельнула глазами в сторону Александра Николаевича: право же, фройляйн сейчас непозволительно груба с этим любезным господином!

– Хотите