Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Да. Вчера вечером, когда ты говорил, чтобы остаться…
– Это забавляло тебя? Что я планировал будущее, в то время как ты планировала бегство?
– Глупо так говорить, Фрэнк. Я не собираюсь устраивать никакого бегства. Я просто хочу вернуться в Сан-Франциско, чтобы…
– …Вернуться обратно к своей жизни. Да. Замечательная фраза. Но что это означает?
– Я думаю, это очевидно. Я нуждаюсь в работе, в крыше над головой.
– Возвращение к твоей столь желанной независимости, – холодно сказал он.
– Да, верно.
– И ты не хочешь продолжать связь со мной. Давай не уходить от этой темы. – Он встал и налил себе чашку кофе. – Тебе никто не говорил, что вежливость требует дождаться приглашения, прежде чем отвергнуть.
– Что это означает?
– Ты высказала мне свое решение раньше, чем я спросил тебя о чем-нибудь. Но ты всегда была очень восприимчива. – Он холодно улыбнулся ей поверх чашки. – Ну продолжай, черт возьми! Я не дурак, знаю, что у тебя на уме!
– Потрясающе, каким образом ты всегда узнаешь, о чем я думаю?
– Полагаю, ты имела в виду нашу женитьбу.
– Да, если бы я знала, что ты этого ожидаешь от меня, то… – Она оборвала фразу и повернулась к нему спиной.– Слушай, это все не относится к делу. Я хочу домой. И хватит об этом.
– Ты имеешь в виду: если бы знала, что я ожидал, что ты будешь вести себя как женщина, а не машина, ты бы никогда не согласилась выйти за меня замуж.
– Что-что? – Лайза резко повернулась, вся пылая.
– О, я знаю, чего ты хотела, Лайза. – Его голос сейчас был вкрадчив и мягок. – Ты думала, что получишь все, не дав взамен ничего, что ты можешь получить все выгоды этого соглашения без того, чтобы в нем участвовать.
– Я не хотела никакого соглашения, черт бы тебя побрал! – На ее глаза навернулись слезы.
– Конечно нет. Зачем тебе напоминать о том, что женские потребности и желания оказались замороженными в той глыбе льда, которую ты называешь сердцем?
– Теперь я поняла. – Лайза опустила чашку. – Великий Фрэнк Мейсон думает, что он разбудил мое либидо, и теперь ожидает, что его официально отблагодарят за это. – Она поднялась на ноги. – Что ж, в таком случае у меня есть для тебя кое-какие новости. Ты не разбудил ничего. То, что произошло этой ночью, не имело к тебе никакого отношения.
– Разве?
Его голос был угрожающе мягок, но Лайза уже ничего не слышала, кроме своего собственного гнева и боли. Лицо ее пылало, руки она уперла в бока.
– Ты прав! – выпалила она. – Да, у меня имеются определенные потребности, а у кого их нет? Ты просто оказался в нужном месте в нужное время.
Он сделал к ней быстрый шаг и схватил за запястье, вывернув кисть руки так, что она оказалась у нее перед глазами.
– Что ты видишь? – процедил он сквозь зубы.
– Отпусти меня!
– Отвечай на вопрос! Отвечай мне, что ты видишь?
– Я не…
– Кольцо. Кольцо из желтого золота. – Его улыбка была ледяной. – И я тот мужчина, который надел его.
– К моему великому сожалению, – отрезала Лайза.
– Приятные слова жены своему мужу после первой брачной ночи, дорогая. – Фрэнк горько засмеялся.
– Перестань пороть чепуху! Ты мне не муж!
– Нет, черт побери, я тот, кем назвался! – пробурчал он. Их взгляды скрестились.– И я говорю, что мы все еще женаты.
– Но ты сказал… вчера вечером…
– К черту прошлый вечер! – Он с трудом сдерживал ярость. – Для меня он был словно прыганье через обручи!
– Что?
– Тебе придется найти самого лучшего адвоката, которого только можно найти за деньги, если ты хочешь вырваться из этого замужества.
– Это не замужество, – быстро произнесла она. – И ты знаешь это. Это было соглашение.
– Скажи об этом судье. – Лицо Фрэнка потемнело.
Он отпустил ее кисть, прошел мимо нее и вошел в дом, даже не взглянув на нее.
Лайза глядела ему вслед. И как только она могла внушить себе, что влюблена в него?!
Наконец Фрэнк согласился, что оставаться в Мексике не имеет смысла. Это была маленькая победа Лайзы.
У нее не было никакой возможности вернуться к прежней жизни: ни работы, ни квартиры, ни денег. Она была привязана к нему свидетельством о браке и его упорным желанием удержать ее заключенным между ними контрактом.
Как только они заняли места в салоне первого класса самолета, несущего их обратно в Штаты, он обернулся к ней.
– Я позвонил Лилиан, – произнес он неприятным голосом, – и сказал ей то, что мы будем говорить каждому интересующемуся: меня отозвали домой неотложные дела.
– Можешь говорить им все, что хочешь. – Лайза смотрела прямо перед собой.
– Я хочу быть уверенным, что ты знаешь, как излагать эту историю, – холодно произнес он.
– Не думаю, что я вообще буду с кем-либо разговаривать.
– Люди ожидают видеть нас вместе последующие несколько недель. – Он натянуто улыбнулся. – В конце концов, дорогая, официально у нас еще продолжается медовый месяц.
– Только потому, что ты решил продлить его.
– Да. – В углу его рта заходил желвак. – Одна из многих моих ошибок, а теперь слишком поздно исправлять что-либо.
– Это никогда не поздно сделать. Ты просто боишься, что твое проклятое «эго» пострадает, если…
– Тут нечего обсуждать, – оборвал он ее хриплым голосом, – следующие несколько недель ты будешь появляться со мной на людях, будешь принимать гостей в нашем доме…
– Если ты попытаешься… если ты дотронешься до меня, – сказала она звенящим шепотом, – то обещаю: ты пожалеешь об этом.
Его рот казался узкой щелью на его потемневшем лице.
– Я уже сожалею, – холодно сказал он и отвернулся, скрестив руки на груди и откинув голову на спинку сиденья.
Лайза ничего не ответила. Не следовало этого говорить, было глупо показывать ему свой страх. Она никогда не боялась, что он возьмет верх над ней, да и сейчас не боится. Опасность заключается в том, что он, помимо его собственной воли, притягивает ее к себе как магнит. Нет, с этим покончено навсегда. Она никогда снова не бросится в его постель. Никогда!
Если бы у нее только было куда или к кому убежать. Но в том, что касается развода, она должна полагаться только на себя. Ее ближайшая подруга – Мэнди, но она не может затягивать ее в свои несчастья. Фрэнк может быть мстительным, и он не колеблясь уничтожит любого, кто придет ей на помощь.
Он не желал ее, никогда не желал, кроме как на время их контракта. Все это было упражнением в силе, и боль, таившаяся внутри нее, не должна вырваться наружу.