под контролем информацию, распространяемую государственными и частными СМИ. От управления этими потоками зависели рейтинги и электоральные победы Фухимори. Контроль над СМИ равнялся контролю над рейтингами. А контроль над рейтингами гарантировал контроль над всей политической жизнью.

Диктаторы обмана, такие как Фухимори, перевернули старые методы цензуры с ног на голову. В то время как диктаторы страха стремились к абсолютной власти над словом, новый подход диктаторов обмана был намеренно ограниченным. В современной мировой экономике полная монополия на информацию ведет к отставанию в развитии. И, как довольно быстро осознал Фухимори, полная монополия была излишней – и даже нежелательной54.

На самом деле оппозиционные СМИ приносили пользу. Их наличие демонстрировало уверенность режима в своей популярности. Их предъявляли Западу – и внутренним критикам – как доказательство того, что власть уважает свободу прессы. Они вполне могли быть источником ценных сведений, предупреждая о местных кризисах или надвигающихся угрозах. А еще через них можно было – для пущей достоверности – передавать информацию, как это делал Назарбаев, привлекавший к сотрудничеству независимых блогеров. Во время самопереворота Фухимори данные о популярности президента, озвученные государственными СМИ, вряд ли бы убедили критиков. Но те же данные, опубликованные оппозиционной прессой, вызвали бы больше доверия.

Базу поддержки Фухимори составляли жители сельской местности и городских трущоб. Чтобы находиться с ними на связи, ему требовался контроль над основными телеканалами и таблоидами. Помимо социальных низов у перуанского общества была хорошо образованная, вестернизированная верхушка. В начале 1990-х 14 % взрослого населения страны имело высшее образование – практически так же, как в Израиле55. Фухимори не мог позволить информированным согражданам заронить сомнение в души его сторонников. Впрочем, вряд ли бы у них это получилось, учитывая снобистский характер изданий вроде «El Comercio», «La República» и «Caretas». Эти маргинальные СМИ не представляли угрозы, потому что большинство перуанцев их не замечали. «Какое мне дело до “El Comercio”? – рассуждал Монтесинос. – У нее тираж 80 000 экземпляров. 80 000 – это фигня»56.

Свои «El Comercio» были и у других диктаторов обмана. Например, у Путина – либеральная ежедневная «Новая Газета» и либеральный телеканал «Дождь». Российские власти не давали покоя обеим редакциям, но вплоть до начала полномасштабной войны в Украине в 2022 году до закрытия дело не доходило. «Никогда не было задачи нас закрыть, – говорила в интервью журналистке Джилл Догерти основательница «Дождя» Наталья Синдеева, – скорее стояла задача нас, скажем так, ослабить. Нас зажимали»57. В Венесуэле Чавес «принял тактическое решение оставить в телеэфире один оппозиционный голос. Посмотрите на “Globovisión”, говорил он. Как можно утверждать, что у нас нет плюрализма в СМИ? Они же нападают на меня каждый день»58. В Малайзии у СМИ на английском и китайском языках было больше свободы, чем у писавших и вещавших на малайском – языке той базы, на которую опирался режим59.

Подход Фухимори предполагал, что цензура должна быть неполной и непубличной. Прямой цензуры «неправильных» идей не было; вместо этого новости подавались в искаженном виде, причем так, чтобы аудитория ни о чем не догадалась. Открытая цензура указывает на то, что государство что-то скрывает, и всегда найдутся желающие выяснить правду60. Стремление утаить какую-то информацию может, как это ни странно, способствовать ее распространению. В науке это явление получило название «эффекта Стрейзанд»: американская певица пыталась запретить одному малоизвестному сайту публиковать фотографии ее дома в Малибу, а в результате скандала тысячи людей увидели эти снимки61. «У книги, запрещенной сегодня, завтра будет в два раза больше читателей, – писал южноафриканский прозаик Дж. М. Кутзее. – Писатель, которому заткнули рот сегодня, завтра обретет славу того, кому затыкали рот»62. Так же, как публичное насилие создает мучеников, публичная цензура порождает интерес. Исследования показывают, что люди с большей готовностью верят информации, если знают, что она была запрещена к распространению63.

Чувствуя это, Фухимори кооптировал медиамагнатов. В начале 1990-х шесть из семи основных телестанций в Перу находились в частных руках. Монтесинос давал владельцам взятки, чтобы они проводили самоцензуру. Поскольку формально каналы оставались независимыми, считалось, что они сохраняют объективность. Режим действовал исподтишка, эксплуатируя творческие способности продюсеров и авторов из частного сектора с выгодой для себя. К концу десятилетия Монтесинос платил телевизионным станциям больше 3 млн долларов в месяц за лояльность64. Все детали оговаривались в формальных – но совершенно секретных – договорах за подписью владельцев телеканалов. Каждый день в 12:30 они собирались у Монтесиноса, чтобы спланировать вечерний выпуск новостей65.

Платежи росли по мере приближения президентских выборов 2000 года. Один за другим владельцы появлялись в кабинете Монтесиноса в SIN, где им вручали пачки денег. Мы знаем это наверняка, поскольку Монтесинос сам снимал скрытой камерой, как добродушно болтает с медиамагнатами, пока те распихивают наличные по портфелям и пакетам. В обмен на взятки владельцы телеканалов передали ему контроль над новостными программами. А еще они закрывали передачи с журналистскими расследованиями и отстраняли звездных репортеров от эфира. Один из каналов, «América Televisión», за два года, предшествовавших выборам, получил почти 23 млн долларов66. А чтобы имитировать беспристрастность, Монтесинос позволил телестанции «Канал 5» приглашать в эфир кандидатов от оппозиции. Впрочем, их появления на экране все равно ограничивались67.

Монтесинос платил не только взятками в перуанских соле и американских долларах. Иногда он обменивал лояльность на эксклюзивный репортаж или списание налогов68. В других случаях – вмешивался в судебные процессы или договаривался о покупке акций и рефинансировании долга. Одной телестанции он даже предложил услуги агентов SIN, которые могли бы раскапывать для них истории. Разные медиакомпании оставались на плаву благодаря государственным рекламным контрактам. Раздавая деньги дружественным СМИ, государство превратилось в крупнейшего рекламодателя Перу. А если этого оказывалось недостаточно, Монтесинос склонял частные компании к тому, чтобы они размещали свою рекламу на телеканалах, поддерживавших Фухимори69.

И про печатные СМИ он не забывал. Не тратя времени на высоколобых интеллектуалов, он холил и лелеял бульварную прессу. Газеты, прозванные chicha – так же как кукурузное пиво, популярное у переселенцев из разных районов Анд, – отражали дух народной культуры улиц Лимы. Стены столичных газетных киосков вперемешку с фотографиями полуобнаженных женщин и мест преступлений были обклеены кричащими заголовками, в которых фигурировал El Chino («китайцем» назвали Фухимори, несмотря на его японское происхождение) и El Chato («коротышка»).

Периодически цензура переходила в пропаганду. Во время предвыборных кампаний