После оглашения этих вариантов Даути, сохраняя самообладание, «поблагодарил генерала за столь щедро проявленное к нему милосердие» и пообещал ответить на следующий день. Даути признал, что его «осудили по справедливости», но высказал одно опасение первостепенной важности: он желал «умереть христианином и, что бы ни сталось с его земным прахом, сохранить уверенность, что его душа сможет наследовать жизнь вечную». В этом смысле высадка на необитаемом берегу была худшим из всех вариантов, ибо в этом случае ему вряд ли удалось бы оградить себя от «пагубных и непотребных обычаев». Немногим лучше было предложение вернуться в Англию, чтобы предстать перед судом. Для этого ему потребуется корабль, «и люди, чтобы вести его, и достаточно провизии». И если корабль и провизию еще можно было найти, то «ни один человек из команды, как он полагает, не согласится сопровождать его с таким печальным посланием и по такому гнусному поводу, оставив ради этого столь почетную службу». По здравом размышлении, единственным вариантом, который он мог бы одобрить, была казнь на этом ничтожном маленьком острове. Он просил лишь об одном – дать ему возможность «еще раз принять перед смертью святое причастие и умереть не иначе, чем смертью джентльмена». Остальные пытались убедить Даути проявить к себе снисходительность и выбрать другой вариант, но он «сохранял решимость». То, что он так быстро сдался, хотя до этого настойчиво отрицал свою вину, могло означать лишь одно: обвинение Дрейка, утверждавшего, что Даути состоял в сговоре с лорд-казначеем Берли с целью защитить Испанию от провокаций английского пирата, было недалеко от истины.

По свидетельству другого очевидца, Джона Кука, которого нередко обвиняют в чрезмерной неприязни и предвзятом отношении к Дрейку, Даути пожелал поговорить наедине с осудившим его человеком, после чего «его доставили на место казни, где он повел себя не менее доблестно, чем всегда: преклонив колени, он сначала помолился за Ее Величество королеву Англии, свою государыню и повелительницу, после чего попросил Господа даровать успех этому плаванию и обратить его во благо своей стране». Затем он попросил Джона Винтера «вверить его заботам этого доброго рыцаря, и сделал это с таким бодрым и веселым видом, будто отправлялся на праздник». Однако его ждал не праздник, а казнь. «Наконец, повернувшись к генералу, он сказал, как когда-то сэр Томас Мор, что тот, кто отрубит ему голову, не совершит большого подвига, [ибо] у него слишком короткая шея». Затем Даути обвел взглядом всю компанию, и, сохраняя самообладание, попросил всех простить его, «в особенности тех, кому, как он полагал, он своими поступками доставил особенное неудовольствие». Могло показаться, что Даути старается, насколько возможно, продлить свое земное существование и ради этого готов бесконечно извиняться за реальные и воображаемые проступки, однако он, «попрощавшись со всей компанией, положил голову на плаху».

Перед этим Фрэнсис Флетчер, «проповедник и пастор флота», совершил причастие, и сам Дрейк принял его вместе с Даути, «который показывал все признаки искреннего сердечного раскаяния». Затем Дрейк и Томас Даути вместе поужинали «в таком веселье и трезвости, как никогда не бывало раньше… и оба подбадривали один другого, прощались и поднимали тосты друг за друга, как будто им предстояло отправиться в дальнее путешествие» – путешествие, которое должно было привести одного на край земли, а другого за грань времен.

Наконец Даути встал на колени в назначенном месте, «приготовив свою шею для топора, а свою душу для Царствия Небесного». Он попросил всех присутствующих молиться за него и «пожелал, чтобы палач исполнил свою работу без трепета и сомнения». Он готовился встретить смерть с таким достоинством, что это «полностью искупило все прегрешения, которыми он ранее мог себя запятнать».

Палач был уже готов отправить Даути на тот свет. Он резко опустил лезвие на шею Даути, но ему не удалось отделить голову одним ударом. Чтобы закончить свое дело, он нанес еще несколько ударов.

Затем Дрейк поднял за волосы отрубленную голову, истекающую кровью и еще почти живую, показал ее собравшимся и громко произнес положенные слова:

– Узрите – вот голова предателя.

Но смерть Томаса Даути не разъединила двух антагонистов. Напротив, она связала их духовными узами, протянувшимися из этого мира в мир иной. Приказав казнить Даути, Дрейк не просто наказал преступника – он взял на себя ответственность за его бессмертную душу, и это обязательство не имело срока давности.

5

«Золотая лань»

После казни Даути в команде началось брожение, грозившее обернуться полномасштабным мятежом. Требовались немедленные меры. Дрейк уверил людей, что королева «сполна выплатит каждому его жалованье», так как, по его разумению, они служили не лично ему, а самой Елизавете I, «и это путешествие было исключительно ее затеей». Он же участвовал в плавании как ее представитель и обладал данными ею полномочиями. Вполне возможно, Дрейк преувеличивал. В конце концов, он был просто пиратом – с завидными связями, но тем не менее всего лишь пиратом.

Сменив на время Флетчера, он произнес перед командой проповедь, в которой обозначил правила их дальнейшего пребывания в море. За исключением офицеров, все на борту, как джентльмены, так и матросы, должны работать с одинаковым усердием, и каждый должен подчиняться его приказам – другого капитана у них нет и не может быть. Объединившись таким образом, они смогут продолжать плавание (позднее этот случай стали считать краеугольным камнем традиции английского морского командования). Устанавливая эти принципы, Дрейк всеми силами пытался сплотить свою команду. «Мы отошли уже очень далеко от нашей страны и друзей, со всех сторон нас окружают враги, и потому мы должны особенно ценить каждого из нас, ибо мы не сможем найти ему замену, даже если уплатим за это десять тысяч фунтов». Следует положить конец всякому инакомыслию и попыткам мятежа, говорил Дрейк, «ибо, клянусь жизнью Божией, одна только мысль об этом безмерно меня расстраивает; раздоры между людьми и даже разговоры об этом доводят меня до безумия». Ключом к их общему выживанию было сотрудничество: «Мне надобно, чтобы джентльмен тянул и вязал канаты наравне с матросом, а матрос наравне с джентльменом… Покажем самим себе, что мы одна компания, не дадим врагу повода радоваться нашим раздорам и неудачам». Он с досадой упомянул о неуправляемом темпераменте типичного моряка: «Я знаю, что моряки – самые завистливые люди на свете, и без твердого руководства склонны к своеволию, – сказал он, – и все же я не могу остаться без них». Но если кто-то