9 марта. Экскурсия в горы и Эскориал. Великолепный день. Вечером прием в студенческой резиденции с речами, которые читали Ортега и я276.

10 марта. Прадо (смотрели в основном живопись Веласкеса и Эль Греко). Прощальные визиты. Обед у немецкого посла. Вечер с Линой и Ульманами в примитивном маленьком дансинге277. Веселый вечер.

11 марта. Прадо (прекрасные шедевры Гойи, Рафаэля, Фра Анджелико)278.

12 марта. Поездка в Сарагосу279.

[Токио, 15 января 1922 года]

Переговоры.

«Кайдзося» имеет честь с величайшей услужливостью пригласить профессора д-ра Альберта Эйнштейна в Японию и просить его провести несколько лекций. Мы оба согласны с полным соблюдением следующего договора.

1. Планируются:

a) одна научная лекция в Токио, в течение шести дней, около трех часов каждый день и

b) шесть выступлений для широкой аудитории в Токио, Киото, Осаке, Фукоке, Сендае и Саппоро (каждое около двух с половиной часов).

2. Если не возникнет никаких непреодолимых затруднений, лектор отправится в поездку в конце сентября или в начале октября2 1922 года. Пребывание в Японии продлится около месяца.

3. Вознаграждение (включая дорожные расходы и проживание) составляет две тысячи (2000) английских фунтов. «Кайдзося» переведет лектору половину общей суммы вместе с этим сертификатом через банк Yokohama Specie Bank в Лондоне. Остальное будет передано ему немедленно по прибытии в Японию.

Если приезд в Японию окажется невозможным из-за непреодолимых трудностей, аванс в размере 1000 английских фунтов должен быть возвращен компании «Кайдзося».

С глубоким уважением мы оба ставим свою подпись: С. Ямамото (представитель «Кайдзося»)

Берлин, _____ 1922 года Токио, 15 янв. 1922 года.

[Берлин,] 12 октября 1922 года

Проф. Эйнштейн заявляет, что он готов принять приглашение д-ра Артура Руппина посетить Палестину4. Ему представляется возможным так спланировать свой маршрут, что на обратном пути из Батавии5 он сможет остановиться в Палестине на 10 дней… Эйнштейн хотел бы подчеркнуть, что этот краткий визит не нужно принимать за настоящую поездку в Палестину6. «Надо ехать именно в Палестину, а не заезжать туда по пути в другие страны», к тому же он знает, что за 10 дней невозможно составить мнение по вопросам, которые его действительно интересуют… Кроме того, мне представляется необходимым сообщить ему наше мнение об учреждении университета7 официальным сообщением. Тогда он сможет начать кампанию об этом деле и не станет выдавать случайно услышанные мнения об университете за свои.

Курт Блюменфельд

[Сингапур, 2 ноября 1922 года]

Мне очень приятно видеть, какой теплый прием вы, г-н Манассия Мейер, и все ваши домочадцы оказали мне и г-же Эйнштейн. Я также очень тронут волнующими словами вашего обращения ко мне9. От имени г-жи Эйнштейн и от своего имени я прошу вас принять нашу благодарность за гостеприимство. Я приятно удивлен найти здесь, в Восточной Азии, такое счастливое единство наших соплеменников10. Что касается ваших личных замечаний, адресованных мне, меня тем более радует, что в них содержится признание интеллектуальных стремлений, составляющих одну из прекраснейших традиций нашей нации. (Верно, верно.)

Вы в лестных выражениях говорили о моей теории, но эта речь должна быть адресована не столько мне, сколько ко всем ученым прошлого столетия, которое, в свою очередь, явилось результатом научного прогресса предыдущих веков. Я рад заявить, что наука – это собственность всех наций и никакие национальные распри не могут ей угрожать, ибо она всегда оказывала благотворный эффект на тех людей, которые видят дальше, чем линия горизонта. Если универсальное превосходство науки преодолевает все границы, тогда кто-то может спросить: «Зачем нам вообще Еврейский университет?»11 Наука – явление интернациональное, но ее успех опирается на учреждения, находящиеся в собственности наций. Таким образом, если мы хотим распространять культуру, мы должны создавать и объединять учреждения собственными нашими силами и средствами. Кроме того, мы должны сделать это, учитывая сегодняшнюю политическую ситуацию и особенно тот факт, что огромный процент наших собственных детей получают отказ, пытаясь поступить в университеты других наций12. (Позор.) До сих пор мы, по мере сил, действовали в интересах культуры как индивидуумы – будет только справедливо, если сейчас мы как раса внесем вклад в культуру посредством нашего собственного учреждения. (Аплодисменты.) Помня об этой цели, давайте же работать вместе со всеми этими выдающимися людьми, которые уже отдают все свои силы для воплощения этого великого идеала. Я еще раз сердечно благодарю вас всех за огромную честь, которую вы мне оказали.

Рукопись окончена 7 декабря 1922 года или позже. Опубликована в январе 1923 года14.

Последние несколько лет я много путешествую по миру, пожалуй, больше, чем положено ученому. Людям, подобным мне, следует сидеть тихо в своем кабинете и размышлять. Для моих прошлых поездок всегда находился какой-нибудь повод, с которым легко соглашалась моя не очень-то бдительная совесть. Но когда от Ямамото пришло приглашение в Японию15, я немедленно решил отправиться в такое большое путешествие, на какое уйдут месяцы, – хотя и не могу придумать никакого этому оправдания, кроме того, что я себе не простил бы, если бы шанс увидеть Японию собственными глазами был упущен.

Никогда мне в Берлине так не завидовали, причем искренне, чем когда узнали, что я приглашен в Японию. Ведь для нас эта страна больше, чем все другие, окутана тайной. Мы и у себя дома видим много японцев, которые живут одиноко, учатся усердно, улыбаются дружелюбно. И никто не может узнать, какие чувства живут за этой осторожной улыбкой. А все же известно, что за ней прячется душа, отличная от наших, это она проявляется в японском стиле, и во множестве мелких японских вещей, и в литературе влияние Японии периодически входит в моду. Все, что я знал о Японии раньше, не могло мне ее объяснить. Так что я находился в состоянии чрезвычайного любопытства, когда на борту Kitanu Maru мы зашли в японские проливы и увидели бесчисленные изящные зеленые островки, сияющие в утреннем солнце. Но еще ярче сияли лица всех японских пассажиров и всей команды корабля. Хрупкие маленькие женщины, которых обычно до завтрака и не встретишь, теперь бродили по палубам в шесть утра, безостановочно и блаженно, хотя в лицо им бил крепкий утренний ветер, и высматривали, когда покажется родной берег. Меня тронуло, как глубоко они были взволнованы. Японец любит свою страну и свою нацию больше всего на свете и, несмотря на мастерское владение языками и большую любознательность ко всему иностранному, вдали от дома чувствует себя чужим больше, чем любой иностранец. Чем это объясняется?