Гнев выплеснулся наружу.

– Конечно, я передам ему от тебя привет! – выплюнула Тесс в трубку. – И заодно скажу, что ты пытаешься разрушить его семью! Почему бы мне не упомянуть и об этом?

– О боже, Тесс, мне так… – начала Фелисити.

– Только не говори, что тебе жаль. Не смей еще хоть раз ляпнуть, что тебе жаль. Ты сама так решила. Ты позволила этому произойти. Ты сделала это. Ты сделала это со мной. Ты сделала это с Лиамом.

Теперь она неудержимо рыдала, словно ребенок, раскачиваясь взад и вперед.

– Тесс, где ты? – окликнула мать с другого конца дома.

Тесс тут же выпрямилась и яростно утерла мокрое лицо тыльной стороной ладони. Она не хотела, чтобы Люси застала ее плачущей. Собственная боль, отраженная на мамином лице, казалась невыносимой.

– Мне пора. – Она встала.

– Я…

– Меня не волнует, спите вы с Уиллом или нет, – перебила сестру Тесс. – Собственно, на мой взгляд, тебе стоило бы с ним переспать. Просто чтобы выбросить это из головы. Но я не допущу, чтобы Лиам рос с разведенными родителями. Ты видела, как разошлись мои мама с папой. Ты знаешь, чего мне это стоило. Именно поэтому я не могу поверить…

В груди вспыхнула жгучая боль, и она прижала ладонь к сердцу. Фелисити молчала.

– Тебе не светит жить с ним долго и счастливо, – продолжила Тесс. – И ты сама это знаешь. Потому что я готова это переждать. Я подожду, пока ты с ним не наиграешься. – Она глубоко, с дрожью вдохнула и закончила: – Завершай свою отвратительную интрижку, а затем верни мне моего мужа.

* * *

7 октября 1977 года. Трое подростков погибли, когда восточногерманская полиция столкнулась с демонстрантами, требующими: «Долой стену!» Люси О’Лири, беременная первым ребенком, увидела сообщение об этом в новостях и долго плакала. Ее сестра-близнец Мэри, также беременная первым ребенком, позвонила ей на следующий день и спросила, не плакала ли и она тоже из-за новостей. Некоторое время они разговаривали о несчастьях, происходящих по всему миру, а затем перешли к куда более интересной теме собственных будущих детей.

– Думаю, у нас родятся мальчики, – заявила Мэри. – И они будут лучшими друзьями.

– Куда вероятнее, им захочется убить друг друга, – возразила Люси.

Рейчел сидела в исходящей паром горячей ванне, цепляясь за бортики. У нее кружилась голова: глупо было идти мыться, пока она еще навеселе после вечеринки с «Таппервером». Она может поскользнуться, выбираясь наружу, и сломать бедро.

А возможно, это не такая уж и плохая стратегия. Роб и Лорен отменят переезд в Нью-Йорк и останутся в Сиднее, чтобы ухаживать за ней. Посмотрите на Люси О’Лири. Ее дочь примчалась из Мельбурна, стоило лишь ей услышать о сломанной лодыжке. Она даже выдернула сына из мельбурнской школы, что теперь, когда Рейчел об этом задумалась, показалось ей несколько чрезмерным.

Воспоминание о матери и дочери О’Лири подтолкнуло Рейчел к мысли о Конноре Уитби и выражении, появившемся на его лице при виде Тесс. Не предупредить ли Люси?

«Просто к сведению. Возможно, Коннор Уитби – убийца».

А может, и нет. Возможно, он просто симпатичный учитель физкультуры.

Иногда, когда Рейчел видела его с детьми на стадионе, под лучами солнца, со свистком на шее и красным яблоком в зубах, она думала: «Ни за что на свете такой милый человек не мог бы убить Джейни». А затем в другие, более суровые и сумрачные дни, когда она видела его бредущим в одиночестве, с бесстрастным лицом и широкими плечами человека, способного применить силу, она думала: «Ты знаешь, что случилось с моей дочерью».

Она устроила голову на бортике ванны, прикрыла глаза и вспомнила, как впервые услышала о его существовании. Сержант Беллах сообщил ей, что последним, кто видел Джейни живой, оказался мальчик по имени Коннор Уитби из местной средней школы. Рейчел еще подумала: «Не может такого быть, я никогда о нем не слышала». Она знала всех друзей Джейни и их матерей.

Эд запретил Джейни вступать в серьезные отношения до тех пор, пока она не сдаст последний школьный экзамен. Он столько шума из-за этого поднял. Но Джейни не стала спорить, и Рейчел с удовлетворением отметила, что, похоже, ее дочь пока не так уж интересуется мальчиками.

В первый раз они с Эдом встретили Коннора на похоронах Джейни. Он пожал Эду руку и прижался холодной щекой к щеке Рейчел, обмениваясь с ней воздушным поцелуем. Коннор был частью кошмара, такой же невозможной и неправильной, как и гроб. Несколько месяцев спустя Рейчел нашла ту фотографию, где они были сняты вместе на чьей-то вечеринке. Он смеялся над какой-то шуткой Джейни.

А затем, много лет спустя, он устроился в школу Святой Анджелы. Она даже и не узнала его, пока не прочла имя на заявлении о приеме.

– Не знаю, помните ли вы меня, миссис Кроули, – обратился он к ней вскоре после поступления, когда они остались наедине в канцелярии.

– Я вас помню, – холодно сообщила она.

– Я по-прежнему думаю о Джейни, – признался он. – Все время.

Она не знала, что и сказать.

«Почему ты о ней думаешь? Потому что ты убил ее?»

В его глазах определенно читалось нечто похожее на чувство вины. Она это не выдумала. Она пятнадцать лет проработала секретарем в школе. Коннор выглядел как ребенок, отправленный в кабинет директора. Но было ли это сознанием своей преступности? Или что-то иное?

– Надеюсь, вам не доставляет неудобств то, что я здесь работаю, – сказал он.

– Совершенно никаких, – кратко ответила она, и больше они эту тему не затрагивали.

Она подумывала об увольнении. Работа в начальной школе, где когда-то училась Джейни, всегда приносила ей радость, смешанную с горечью. Девочки на тонких, как у Бемби, ножках проносились мимо нее по игровой площадке, и она краем глаза замечала Джейни. В жаркую пору лета она смотрела, как матери забирают из школы детей, и вспоминала давно минувшие летние дни, когда она ходила с Джейни и Робом после школы есть мороженое и их личики сияли. Джейни училась уже в старших классах, когда погибла, так что воспоминания Рейчел о школе Святой Анджелы не были запятнаны горем потери. Так и шло, пока не объявился Коннор Уитби; он ворвался на своем ужасном ревущем мотоцикле прямо в тихие, пастельные воспоминания Рейчел.

В итоге она осталась из чистого упрямства. Ей нравилась эта работа. Почему она должна уходить? И более того, ей почему-то казалось, что ее долг перед Джейни – не убегать и быть готовой к встрече с этим человеком и его виной, в чем бы та ни состояла.

Если он убил Джейни, разве стал бы он устраиваться на работу в то место, где работает ее мать? Разве сказал бы: «Я по-прежнему думаю о ней»?

Рейчел открыла глаза и ощутила твердый сгусток ярости, навеки застрявший у нее в горле, как будто она слегка чем-то подавилась. Все дело было в незнании. В долбаном незнании.