эту особенность. Папа сильный и выносливый человек, я не унаследовал эту особенность. В армии папа дрался против пяти хулиганов, избил четырёх, а пятого сильно покусал; может их было четыре, но это нисколько не умаляет подвига. Мы с папиком одинакового низкого роста, только я вешу шестьдесят килограмм, а он — почти в два раза больше. Папа любит и не боится женщин, я — люблю, но боюсь… Папик был женат несколько раз и все браки были счастливыми. Все дети папика родились мальчиками, многих из них я знаю. Так как детей у папы много, он не слишком сильно переживает об особенностях склада характера каждого из них (нас), не пытается что-то радикально изменить, потому что не делает ставку на идеал. Когда я носил длинные крашенные волосы, папа относился к этому без лишних эмоций, потому что и сам был битником; когда старший из нас был пойман при курении марихуаны на территории своего альма-матер, — папа не ругал старшего, потому как сам уважал тетрагидроканабинол; когда следующий после меня в пятнадцать лет переехал жить к взрослой женщине — не моргнул глазом, потому как… это круто. Папика любили маленькие дети за то, что он корчил смешные рожи и за то, что разрешал им разбегаться и ударять головой в его огромное упругое пузо, правда за последующий отскок и падение он ответственности не нёс и безопасности не гарантировал. Взрослые его любили примерно за это же. Однажды мы с папой стояли в пробке на Владимирском проспекте и договорились до того, что «…мужчина должен быть всегда влюблён. Точно, мужчина должен быть всегда влюблён, иначе он не чувствует, что живёт…»

Папа всегда был боссом. Папа никогда ни на кого не работал и нам — своим сыновьям — не советовал. Когда развалился советский союз, папа быстро уразумел, что «время пришло». Сейчас, к сожалению, он уже не «рубит фишку» так же хорошо, как в девяностые. Папа — добрый сильный человек, душа компании, любимец фортуны и лиц женского пола, неутомимый алкаш-философ и вообще desperado. От папы я не унаследовал ни одного хорошего качества, (кроме) только страсть к потреблению алкоголя. Пользуясь случаем, хочу передать папе привет и сказать спасибо за то, что ничему меня не научил. Есть у моего папика и изъяны, — он же человек. Он слишком доверчивый, а может просто хочет надеяться на порядочность людей и не может не доверять. Он верит в дружбу и в семейные ценности, но не имеет ни друзей ни ценностей. Был неоднократно мною замечен в дружеском пьяном бодании с людьми которых хотел считать друзьями и которые ими не были; так же он стремился связать себя душевно-нравственными узами с женщинами, которым он случайно присунул… ещё не успевая высунуть, уже изъявлял желание познакомиться со всеми её родственниками и детьми от предыдущих связей и называть их семьёй.

Была одна особенность характера у отца, к которой я, в разное время, относился по-разному. Раньше меня обескураживало его как будто наплевательское отношение к нашим с братьями хрупким жизням, но потом я понял, что это вовсе не признак нелюбви, а часть жизненной философии, которую теперь — будучи взрослым — я полностью разделяю. Жить одной минутой — не блажь и не понт, а единственное разумное решение.

Вернёмся к персоне моего отче позже, может не специально, но упоминания о нём в ходе повествования прояснят его персону ещё отчётливее для читателей.

Глава 34

Воскресный рассвет в городе. Это не время и не место, это что-то, что не передать словами, это ощущение, которое испытав однажды, будешь помнить всегда и при удобном случае захочешь испытать снова. Вот что пишет по этому поводу Х. Томпсон: «Никогда раньше не видел город воскресным утром. Обычно я вставал к полудню и сразу шёл к Эллу, не спеша, — завтракать. Теперь же улицы были почти пусты. Ни следа от ежедневного хаоса, от визга и рёва армии торговцев, рыскающих по всему городу на незастрахованных тачках. Набережная была почти пустынна, магазины закрыты, только в церквях, казалось, ещё что-то происходит…» Здесь речь идёт о Пуэрто-Рико, но чем цивилизованней наш край?

Впервые я осознал магию этого события два года назад. Я тогда устроился на работу в кофейню на Невском проспекте в ночную смену. В субботу ушёл на работу. Отработав одиннадцатичасовую смену с семи вечера до шести утра, поехал домой. Ещё когда вышел из кофейни, меня кольнуло непонятное чувство, пространство Невского проспекта было холодно, прозрачно и чисто, туристы, давно ставшие частью декораций, неверными шагами шли в сторону гостиниц, молодые и не очень петербуржцы ещё более неверными шагами шли к станциям метрополитена. Да, понятно, что сегодня выходной день и город относительно пуст, но этот факт не мог полностью объяснить того ощущения, которым обволакивал легко дышащий город. Пять минут назад я был готов заснуть на бегу, а сейчас же, стоя на проспекте и видя его в оба конца почти полностью, сна не было ни в одном глазу. Я почувствовал лёгкость в мыслях и теле, город как будто говорил мне, что у меня с этого самого момента в жизни всё будет хорошо, всё будет получаться, и город мне в этом поможет. Выйдя из подземки на окраине, я не растерял того ощущения зачарованности, которое застигло меня врасплох в центре; напротив, на окраине города чувство, что попал в другое измерение усилилось кратно. Ну да ладно.

Пришло воскресенье. Я решил, что этот день наиболее благоприятен для того, чтобы вновь перейти на дневной режим функционирования. Дело в том, что когда я не связан каким-либо графиком, то уже на второй на третий день перехожу в режим ночного бодрствования. Так как во вторник мне, скорее всего, придётся-таки идти на работу, я с вечера субботы, проснувшись около девяти вечера, начал своё двадцатичетырёхчасовое бдение. Лучший способ заставить себя не спать в течение дня — это отправиться на шопинг. Клянусь, люди ничего не придумали лучше за всю историю цивилизации! Написав в заметках на телефоне что нужно купить и заблаговременно созвонившись с Аркадием и договорившись о встрече около главного входа, я отправился в гипермаркет.

— Привет Аркадий.

— Привет Поль. (Именно так, без восклицательных знаков). У тебя зажигалка есть?

— У меня полно зажигалок, у меня вся машина в зажигалках, у меня квартиры нет!

Наши личные встречи с Аркадием всегда выбивали меня из равновесия. У нас друг для друга всегда было столько информации, что мы без остановки высказывали свои мысли,