– Пообещай мне…

– Что?

– Пообещай мне всегда оставлять свет?»

Он открыл коробку, дрожащими руками отогнул края… и его сюрреалистический мираж подтвердился.

«– Что думаешь?

– Ну, скажем так… к нему нужно привыкнуть.

– Скорее тут подходит слово „уродливый“».

Он закрыл глаза, но воспоминания не уходили.

«– Что такое… ты плачешь?

– Послушай, я знаю, это звучит дико, но я хочу, чтобы мы с тобой кое о чем договорились.

– О’кей.

– Если кто-то из нас умрет… Подожди, дай мне договорить. Тогда тот, кто ушел, должен подать другому знак».

Когда он открыл глаза, уродливый, работающий от батареек голубой ночник с дельфинами все еще стоял в коробке.

И светился впервые в жизни.

Странный шум, который обеспокоил его еще сильнее, чем светящий ночник, напоминал опасное жужжание осы, которая попала между жалюзи и оконным стеклом и становилась все агрессивнее из-за неудачных попыток освободиться. Правда, шум доносился из прихожей, где не было окон, и казался слишком ритмичным для неконтролируемо мечущегося насекомого. Марк повернулся к двери в спальню, и жужжание в ушах прекратилось. В квартире вдруг стало так тихо, что он слышал тиканье электросчетчика и потрескивание батареи.

– Кто здесь? – крикнул он резким голосом. И вздрогнул от неожиданности в тот самый момент, когда вступил в темную прихожую.

Оса вернулась. Теперь она была еще громче. Еще злее.

Пульс Марка ускорился, и, осторожно идя по прихожей, он искал какой-нибудь предмет, которым мог бы защититься. Но затем, когда шум перешел в непрерывное жужжание, Марк осознал, как нелепо ведет себя. Он посмотрел на маленький серый ящик справа над входной дверью.

– Черт, я боюсь собственного дверного звонка, – прошептал он. И снова попытался посмеяться над собой, но попытка обуздать страх провалилась.

«Как оса. Напоминает злую зажатую осу».

Кроме грузчиков фирмы по переезду и Розвиты никто не знал его нового адреса.

«Кто бы это мог быть?»

Взгляд Марка упал на цепочку на входной двери, которую кто-то накинул после того, как тесть исчез, и его бросило в дрожь.

– Константин?

Он приблизился к двери, по его телу побежали мурашки. Посмотрел в глазок и застонал. Несмотря на то что непрерывное жужжание перешло в ритмичное стаккато, он не мог разглядеть того, кто жал снаружи на кнопку звонка.

«Что здесь происходит? Может, все это существует только в моей голове? Может, нет никакого звонка, двери, квартиры и никакой Сандры».

Теперь он действительно рассмеялся, пусть и с истерическими нотками.

«Может, и меня не существует?»

В приступе фатализма он сначала сорвал цепочку, а потом распахнул входную дверь.

Никого.

Ни за дверью, ни в коридоре. Ни Константина, ни соседей, ни чужих. Марк был один, таким он себя и почувствовал, когда медленно закрыл дверь изнутри и прижался лбом к дверному полотну.

Яростное жужжание звонка на мгновение прекратилось, а затем сменило ритм.

Три коротких, три длинных сигнала. Потом снова три коротких.

SOS?

Он схватился за влажную от пота повязку на затылке – единственное место на теле, не скованное холодом, который все сильнее пробирал Марка.

«Звонок, посылающий сигналы азбукой Морзе. Ну, одно нужно признать. Даже у моих галлюцинаций есть чувство юмора».

Затем он спиной вперед вернулся к гостиной, не спуская глаз с маленького жужжащего ящика над дверью, из которого к полу шел кабель, разделяющийся на уровне дверной ручки; одна часть уходила к плинтусу, другая шла параллельно полу и исчезала за зимним пальто на вешалке, которая уже была в квартире при переезде Марка.

Три коротких. Три длинных.

Ну конечно!

«Я так устал, что уже ничего не соображаю».

Он отодвинул пальто в сторону и вспомнил о дифирамбах маклера, словно обыкновенный домофон являлся новейшим изобретением космического значения и одновременно оправданием для неадекватно высокой арендной платы.

Когда он снял телефонную трубку, раздался звонкий пищащий сигнал. Затем оса перестала жужжать.

– Да? – прохрипел он в трубку и почувствовал почти облегчение, получив ответ. Хотя это был голос человека, от которого он только что сбежал.

– Вы можете говорить?

Эмма. Ее заискивающую робкую интонацию невозможно было спутать.

Марк уставился на домофон, не в состоянии ответить.

– Алло? Он еще у вас?

В трубке щелкнуло, и Марк совладал с голосом:

– О ком вы? Откуда вы знаете, где я живу?

– Я последовала за вами.

– За мной? – тупо повторил Марк.

– Да, в полицию. И сюда. Я видела, вы с ним исчезли.

– С Константином?

– Я не знаю, как его зовут. Я лишь знаю, что он из тех.

«Из тех?»

– Теперь спуститесь наконец, пока не поздно.

Марк помотал головой, словно Эмма, стоящая на улице, могла это видеть.

– И снова угодить в вашу ловушку?

– В какую ловушку? О чем вы говорите? Это за мной охотятся.

«Охотятся?»

– Послушайте… – голос Марка дрожал. – Я не знаю, кто ваш заказчик, но…

– Ради бога, какой заказчик? Я так же в бегах, как и вы, одна. Полагаюсь только на себя.

– Вот как? Тогда с кем вы говорили обо мне по телефону в гостиничном номере?

Эмма вздохнула:

– А, так вы поэтому… Я потом вам объясню.

– Нет, сейчас. Кому вы звонили?

В трубке снова щелкнуло, и шум усилился.

– На свою голосовую почту.

– Простите?

Она замялась.

– Каждый час я звоню сама себе и оставляю на автоответчике сообщение, где я нахожусь, с кем встречаюсь и что собираюсь делать. Просто из предосторожности на случай, если со мной что-то случится или мою память снова сотрут.