Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Я научился доверять интуиции моей жены.
– Ты делился своим знанием с ней, прежде чем уйти в Криптум?
– Отчасти.
– Она делилась с тобой своими знаниями?
– Не сказал бы.
– Значит, она тебе не доверяла.
– Она знала мои обстоятельства. После обнаружения моего Криптума и возвращения к жизни я был бы вынужден служить магистру строителей и Совету, несмотря на все мои возражения. Но она дала мне немного времени, отсрочку, до того как это случится. Мы должны совершить это путешествие и задать вопросы. В контексте.
Появилась анцилла корабля и сообщила, что нам позволено приблизиться к крупнейшей из планет сан’шайуумов.
– Приведи сюда своих людей, – сказал Дидакт.
– Они не мои…
– Они умрут или останутся жить в зависимости от твоих действий, станут героями своего вида или будут погашены, как слабые огоньки. И ты считаешь, они не твои, Предтеча первой формы?
Я опустил голову, соглашаясь с ним.
Наш корабль продолжал звездостремительный спуск по эллиптической орбите. Если бы мы решили отказаться от задуманного, то могли бы дать задний ход и направиться к карантинному щиту… в надежде, что коды все еще действительны и нас пропустят.
Слабая надежда.
Наконец мы приблизились настолько, что наши датчики сумели преодолеть туманную дымку, покрывавшую погруженные в тень руины сан’шайуумских городов. То разрушение, о котором мы могли только догадываться, глядя издалека, теперь было очевидным.
Чакас и Райзер наблюдали вместе с нами, стоя на командной палубе; лица у них были совершенно бесстрастные. Райзер изучал меня с недоумением, потом наморщил нос. Чакас в мою сторону даже не посмотрел. Если их одолевали ужас, трепет, воспоминания… то они нам об этом не сообщили. Я уже видел, как сильно они изменились, как выросли. Они стали почти совершенно другими существами, нисколько не похожими на тех, кого я встретил на Эрде-Тайрине. Мы все стали другими.
По крайней мере, сказал я себе, моя служба была добровольной… в некотором роде.
– Вон там, – подтвердил Дидакт, указывая пальцем на увеличенные изображения: следы сигнатур двигательных выбросов были видны даже на фоне пожаров, в которых сгорали города.
Часть кораблей приземлилась, часть висела в воздухе; некоторые размерами превосходили наш, другие были меньше.
– У творцов жизни не бывает оружия, – произнес он. – Здесь служба безопасности строителей, но они залегли, прячутся в тени. Вероятно, знают о моем прибытии. Посмотрим-ка пристальнее. Так, эскортные корабли класса «охрана» и «достоинство». Сотни скороискателей, военные машины класса «диверсия». И все это для защиты творцов жизни? Что там случилось? Она все еще в системе?
В его голосе слышались нотки обреченности и отчаяния, но с каким-то проблеском надежды, словно поражение, плен и вещи похуже, которые в его воображении могли с ним случиться, стоили того, если только он может снова увидеть жену.
Мы находились в сотне тысяч километров от планеты, когда корабельная анцилла сообщила, что наша последняя орбита отхода перекрыта.
– Корабли смещаются звездостремительно через карантинный щит. Им дозволена полная функциональность, мощность и скорость, и теперь они ложатся на наш курс и нашу траекторию.
Я развернулся, когда в видоискателе датчика появилось не меньше сотни кораблей. Большинство меньше нашего, но несколько – значительно крупнее и определенно имеют сокрушительную огневую мощь.
– Ограничение подвижности, – сказал Дидакт. – Верификатор и в самом деле помог загнать нас в ловушку.
Он сделал последнюю попытку изменить курс корабля на звездобежный, но поля ограничений держали нас, не позволяли набрать максимальную скорость, и, конечно, в гиперпространство войти мы не могли. Мы были похожи на насекомое, пойманное в бутылку, бесполезно бьющееся о ее стенки.
Собрав столько информации, сколько было возможно, Дидакт сказал:
– Что-то спровоцировало сан’шайуумов на восстание.
– Но у них нет оружия…
– Не было оружия. Верификатор оказался не очень внимателен. Они явно все еще искусны в торговле.
– Командир флота реагирования приказывает нам подчиниться и не вмешиваться, – сказала корабельная анцилла. – Мне приказано передать управление им. Что делать?
– У нас нет выбора, – сказал Дидакт.
Он огляделся, словно все еще искал пути отхода. Я наблюдал за ним с удвоенным вниманием, разделяя на странно неполный манер его эмоции и воспоминания о прежних поражениях, об убитых товарищах, об уничтожении целых планет в актах возмездия…
Мне этого было не вынести. Я попятился и натолкнулся на людей.
– А что будет с нами? – спросил Чакас. – Нас тут вообще не должно было быть.
– Нас накажут? – сказал Райзер.
У меня не было ответа.
Рядом с корабельной анциллой появилась еще одна. Две анциллы начали состязание – не физическое, а борьбу за управление системами корабля. Их изображения смешивались; они сплелись геометрически, потом взлетели спиральным движением и исчезли.
– Что это? – спросил я.
– Подавление искусственного разума, – ответил Дидакт. – Мгновенный опрос и передача информации. Наш корабль лишен управления.
Мы ощущали на себе всю мощь современного корабельного оружия Предтеч. Мы были спеленуты и оглушены, как муха в паутине. Ограничительные поля ближнего действия пронзали командный центр. Мы чувствовали, как уменьшилась гравитация. Дидакт, люди и я беспомощно повисли под разными углами в воздухе, замерли в ожидании, не имея представления о том, что происходит за бортом. Наша собственная анцилла смолкла в лучах подавления.
Наконец мы погрузились в полную темноту. Проходили минуты.
Райзер молился на старом человеческом диалекте, которого не было слышно уже десять тысяч лет. Его модуляции показались мне знакомыми. Дидакт когда-то изучал человеческие языки.
Чакас молчал.
Моя броня постепенно отказывала. Дыхание затруднилось, стало поверхностным. Что-то сверкнуло справа. Я хотел повернуться, но броня замкнулась, обездвижив меня. Оранжевое мерцание выросло до невыносимого блеска, и я увидел, как плавятся и падают наши перегородки и контрольные поверхности – и в то же время между нами и вакуумом пытаются выстроиться новые стены жесткого света. Даже в осаде, лишенный всех высших функций, корабль Дидакта отважно пытался защитить нас.
Наш мир превратился в судорожную борьбу без правил между лучами разрушения и новыми конструкциями. Я в немом очаровании следил за этой борьбой, достигавшей теперь своего апогея, и своими природными органами восприятия уже перестал улавливать ее ход… Потом борьба стала медленно сходить на нет.