Однако ее слова крутились у меня голове даже во время панихиды – настолько помпезной, что, если бы не черные наряды, ее можно было спутать со свадьбой. Позже начались музыка и танцы. Когда мы вернулись в «Королевский двор», я спросила Эвелин о сказанном ею ранее.

– Послушай, они твои родственники. Я не собираюсь чернить их перед тобой, тебе и без того тяжело. Зря я так выразилась.

– Ты их не чернила, а сказала все, как есть, – возразила я, жаждая подробностей.

Мы сидели у нее в квартире за обеденным столом, хлебая легкий суп из козлятины, который нам дал с собой повар, знакомый Эвелин. Она уже переоделась в шорты и футболку, я оставалась в кабе и слите, что носили, судя по всему, на похороны в Аккре только женщины в возрасте. Почти все девушки пришли в обтягивающих платьях и туфлях на высоких каблуках, которые на обычном кладбище превратили бы прогулку до места погребения в полосу препятствий, однако не доставляли особых неудобств на современном частном кладбище, где сегодня проходили похороны, с мощеными дорожками и разграниченными участками. По крайней мере, теперь я знала дресс-код для следующего раза.

Я стряхнула невидимую пыль с кофточки, ожидая, когда Эвелин заговорит.

– Послушай, Афи, ты наверняка уже сама поняла, что из себя представляет тетушка, – вздохнула та.

– Возможно, ты удивишься, но я очень мало с ней общалась, особенно после свадьбы. – Я выражалась прямо как подросток, который отрицает дружбу с непопулярными ребятами, чтобы не прослыть неудачником.

– Ладно, тогда слушай: тетушка любит все контролировать. Она считает себя некой королевной и всем, даже незнакомцам, указывает, что делать и как жить. Но я не виню ее, я виню тех, кто продолжает перед ней пресмыкаться, особенно ее сыновей, у которых никогда не хватало смелости ей отказать, ни разу в жизни. Не возьму в толк, как мужчины вроде Ричарда и Эли позволяют обращаться с собой будто с сопливыми мальчишками. Видела бы ты, как Ричард вскакивает, чтобы ответить на звонок матери, а затем бросает все дела и бежит выполнять ее приказы. И я не преувеличиваю. Даже лежа на мне, весь потный, он замрет и выпрыгнет из кровати, как кенгуру. Представляешь? А Эли, хм-м. Насчет Эли…

– Что?

– Ты в курсе, что тетушка велела Ричарду меня бросить, как только узнала о наших отношениях? Спроси почему.

– Почему?

– Сказала, что когда-то мой отец ее оскорбил. Мой отец, который умер двадцать два года назад! Я еще в начальной школе училась! Однажды она хотела купить у него пальмовые плоды и обиделась, когда он не согласился с предложенной ценой. Из-за какого-то мелкого инцидента, произошедшего сто лет назад, о котором я ничего не знала и к которому вообще не имела никакого отношения, тетушка велела своему сыну меня бросить. Можешь себе представить? Она заявила, будто я ему не пара, поскольку у меня наверняка отцовские пороки. Иными словами, она боялась, что я не стану с ней во всем соглашаться.

Эвелин закатила глаза и вернулась к супу. Над ее верхней губой выступили капельки пота – то ли от острого перца в блюде, то ли от возмущения.

– Не знаю, что и сказать… Она была очень добра к нам. Ко мне и маме… – Я по-прежнему не хотела критиковать тетушку в присутствии Эвелин.

– Я вовсе не утверждаю, будто тетушка сущее зло. Да, она платит за обучение более пятидесяти детей в Хо. Я видела, как Ричард запихивает пачки денег в белые конверты и отправляет семьям. Проблема в том, что эта женщина хочет всеобщего поклонения. Пока ты ее во всем слушаешься и всему потакаешь, она будет ангелом, но стоит тебе оступиться и хоть в чем-то ее ослушаться, развернется настоящий ад, из которого повылазят черти! Именно поэтому я не возлагаю никаких надежд на Ричарда и ничего от него не жду. Пока жива его мать, у нас нет совместного будущего. Ему пришлось ей солгать, что я снимаю эту квартиру, только тогда она от нас отвязалась. Ричард поэтому не водит меня никуда – не хочет показываться со мной на людях, чтобы никто не доложил матушке. Хотя не понимаю, почему он так переживает, у нее и в этом здании полно соглядатаев. А еще есть Йайа, тетушка младшая – посол своей матери в Аккре, она докладывает ей обо всем, что здесь происходит. Эта семейка с ума меня сведет. – Эвелин со вздохом откинулась на спинку стула.

Ее описание тетушки не походило ни на одно из тех, что мне доводилось слышать прежде, тем не менее звучало оно правдоподобно. Я узнала в нарисованном ею образе черты женщины великодушной, но властной – той, которая одной рукой раздавала блага, а другой повелевала. Единственное, чего мне еще не пришлось увидеть, – это наказания за непослушание. Сердце испуганно сжалось, когда я подумала о своей матери, работающей на тетушку и живущей в ее доме; нет, нельзя идти против этой женщины. А что касается Эли…

– А Эли похож на Ричарда? – спросила я.

Эвелин горько рассмеялась.

– Разве он не твой муж? Разве ты не видишь, что происходит? – Она понесла пустую тарелку на кухню. – Дорогая, я не расскажу тебе ничего нового.

Я смотрела ей вслед, надеясь услышать что-нибудь еще, помимо того, во что я и сама начала верить, и того, что начала считать правдой. Не дождавшись продолжения, я уронила взгляд на свою тарелку с супом. В нем плавали коричневые куски козлятины с кожей, поверхность затянулась жирной пленкой. У меня совсем не было аппетита: горло сжал спазм. Я не видела выхода из той ямы, в которую угодила, и не представляла, кто сумеет мне помочь. Однако я воспряла духом и стала с надеждой смотреть в будущее неделю спустя, когда узнала о своей беременности.

– Я беременна, – сообщила я Эли без обиняков, как нечто заурядное.

Эту фразу я репетировала перед зеркалом в ванной, а затем на диване, используя ручное зеркальце, и в итоге решила сообщить новость сидя, поскольку таким образом выглядела более расслабленной и менее воинственной. А мне правда не хотелось вновь развязывать битву. Мне хотелось начать новую жизнь. Счастливую.

Эли сидел в кресле: ноги упирались в острые углы стола, на котором лежали его телефоны. Из Америки он вернулся в начале августа. О беременности я узнала почти за неделю до этого и ждала его приезда, чтобы сообщить новость лично.

– Ты беременна? – проговорил он благоговейным шепотом.

– Беременна, – повторила я, положив руку на живот.

– Ты… ты уже ходила к врачу? – Он пересел ко мне на диван.

– Да.

На его лице расплылась улыбка, и, ободренная, я счастливо рассмеялась. Он заключил меня в объятия, и я охотно подалась навстречу. Когда его губы коснулись моих, у меня из глаз полились слезы – как же я скучала по прикосновениям мужа! Он прижал ладонь к моему животу – по-прежнему плоскому, как при нашей последней встрече. Я улыбнулась.

– Еще слишком рано, ты ничего не почувствуешь. – Ласково отодвинув руку Эли, я вновь припала к его груди. – Я тебя люблю, – прошептала я так осторожно, будто слова могли рассыпаться.