— Элоиза. П-пожалуйста…

Он ослеплен, оглушен, он вычерпал ресурс и подобен заживо похороненному. Осталось — прикосновение, мягкая кожа (если лизнуть — сладкая?). Рони так уязвим: нулевой ресурс для воина означает всего лишь невозможность сражаться, для мистика же — проницаемость и незащищенность.

Слеп, глух и обнажен. И все нервы выдернуты из кожи, словно нитки тряпичной куклы.

Таким он пришел к Элоизе, так он готов передать волю госпожи Ребекки.

— Рони… — Она попыталась высвободиться. — Рони, давай позже, хорошо? Ты нездоров. Целест, да сделай что-нибудь с ним…

Жалость — слегка брезгливая жалость. Будто к нищему, замотанному в пропитанные гноем бинты; белесые капли запятнают дорогое платье. Целест пригладил волосы, кивнул:

— Эл, нам правда…

— Я знаю. Не вмешивайтесь. Мама не всегда права, уж ты-то должен понимать. — Элоиза позволяла Рони удерживать запястье, но потихоньку отодвигалась. — В любом случае…

— Мы не вовремя. Понимаю. — Во рту пересохло, Целест отдал бы все — включая брелок-сигнализацию за пару глотков воды. Пробить бумажные двери и каменные, такие вельветовые стены, прыгнуть под дождь. Можно в реку.

— Да чего ты там возишься?

Целест вздрогнул от нового голоса. Кассиус немного тянет гласные, будто смакуя дорогое вино.

«Черт. Я совсем забыл про него… но вдруг он совсем не плохой. Родители ошибаются — кому, как не мне, знать?»

Кассиус вынырнул из-за татами из разорванных створок. Прядь светлых волос прилипла к полным губам, он убрал ее нетерпеливым жестом.

— Что они здесь делают?

— Целест мой брат. — Элоиза все-таки выдернула руку. Рони шумно всхлипнул, будто от удара в диафрагму. Он завис между Целестом, Кассиусом и Элоизой, но не вполне понимал, что происходит.

Элоиза была рядом. Где теперь?

— …А это его напарник. Иероним. — Когда назвала по имени, он двинулся к ней и ткнулся лбом в плечо. — О Боже, Рони… — Чуть не упал, когда Элоиза отодвинулась.

Кассиус изучал его и Целеста с откровенным любопытством. Целест сложил руки на груди — не собирался терпеть, что на него пялятся, словно на диковинного таракана. Мадагаскарского.

«Но Рони и правда странновато ведет себя». — Нужно аккуратно утащить его. От этой камбалы пучеглазой.

«Прекрати». Кассиус не сделал им ничего плохого. И явно побаивается Магнитов. А его темно-серый с отливом костюм, расстегнутый и чуть примятый, следы помады на шее и мордашка истинной блондинки — не повод презирать.

— Очень приятно познакомиться, — сказал Кассиус. Он приобнял Элоизу. — Прошу извинить меня за тот выпад в Сенате, я… я не знал, что вы родственники…

— Ну да. Обычного Магнита надо шугать, словно бло-хастую шавку, — рявкнул Целест и вновь устыдился.

«Прекрати».

— Простите. — Он прикусил язык в прямом смысле. Рот наполнился солью. — Я иногда болтаю ерунду.

Он протянул руку для рукопожатия. Оно оказалось вкрадчивым, словно Кассиус натянул (вельветовые) перчатки.

— Все в порядке. Рад знакомству, господин… Целест, — Кассиус быстро улыбнулся, — ваша сестра — дивный цветок Виндикара, а вы, как я слышал, благороднейший из воинов.

«Я палач». — Но ранку во рту дергало, и Целест смолчал.

— Мы пойдем. Эл, счастливо погулять вечером. — Он подмигнул в своей обычной веселой манере — в конце концов, братская ревность — это глупо. Элоизе когда-то надо выходить замуж, почему бы и не за эту…

«Камбалу».

…вполне приличного молодого человека.

— Поймите правильно, у нас все серьезно, господин Целест, — продолжал Кассиус, на довольно пухлых щеках расплескался румянец. Целест отмахнулся. Сторожить со свечкой он определенно не намерен.

— Да я понял. Эл, про диски помнишь? В общем, мы на днях заглянем.

Кассиус обнял Элоизу, на черном фоне платья серый рукав и перламутровый маникюр казались бледнее луны в полуночном небе. Они неплохая пара. — Целест для верности сложил губы в улыбку еще раз.

— Договорились. — Элоиза собиралась нырнуть за татами с бумагой. И тогда Рони кинулся к ней, на полумиг Целест испугался — ударит ее, Кассиуса, будет драться до последнего, как бы смешно ни звучало.

— Элоиза. Нет. Элоиза. — В зрачках его вспыхивал и гас рубин, раскачивался и трепетал больным сердцем. Рони вцепился в предплечья девушки; чудилось — тянется к тонкой синеватой жилке под подбородком, жаждет перегрызть ее. Невысокий, кругленький и забавный, сейчас он был страшен. Бешеная крыса опаснее волка.

— Элоиза. Умоляю. Элоиза.

Потом Кассиус ударил.

Пощечина заставила очнуться всех. Первого — Целеста.

— Рони… — он схватил напарника за шкирку, — …мать твою.

Тот разжал пальцы; сведенные судорогой, они плохо гнулись. Чернильные рисунки на рваной бумажной двери плясали, Элоиза отряхивалась и почему-то разглаживала платье, а Кассиус выступил вперед.

— Я… не хотел, — черед Рони оправдываться. Он стер слюну с подбородка.

«Легко не отделается», — мрачно подумал Целест.

— Я… я потратил слишком много… ресурса. Элоиза…

— Все. Довольно. Уходите. Ты. Уходи. — И они с Кас-сиусом исчезли за дверью. Вместо хлопка печально зашуршала бумага, разделяя Магнитов и людей.

Темнота в келье плотная, клейкая, словно отвар муки. Ее так и тянет выплеснуть за окно — пусть на головы случайным прохожим, зато прочь. Пока не задохнулся. По рукавам Целеста пробегали искры, но зажечь свет — электрический или собственный — он не решался.

В темноте — черные мысли.

О том, что бунтующих или обезумевших Магнитов подвергают эвтаназии. Это гуманная, милосердная мера — к счастью, крайне редкая. Из истории Эсколера Целест припоминал восстание Йоанхейма-воина и его невесты Лайлы-мистика; они решили, что хранители покоя и цивилизации достойны власти… а уничтожил их сам Совет Гомеопатов.

«Лишь бы Эл и Кассиус не вздумали…»

Неверно.

Они ничего не сделают. Элоиза не позволит.

Лишь бы Рони в самом деле не…

— Рони? — Он решился позвать мистика. Тот лежал на спине с открытыми глазами, в «Вельвете» Целест сравнил их с жидким яичным белком, теперь — свернувшийся. Или тухлый. Если прикоснуться, глазные яблоки окажутся холодными и плотными.

«Он просто восстанавливает ресурс». — Целест подавил порыв вскочить и тормошить напарника. Целест успел обойти пол-Цитадели, за ужином наткнуться на неизбежных Тао и Ависа — они куда-то запропастились в клубе, но вернулись довольными, отвертеться от расспросов, выкурить полпачки сигарет, пытаясь сложить из сиренево-серого дыма портрет Верберы (она тоже знает? Эл рассказала ей? что она делает сейчас?), и теперь ждать рядом.