Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— И-е-ро-ним, — по слогам проговорила Аида. Зубы у нее были неровные, а губы — бесформенные, словно куски теста.
«Что ей нужно?»
— Забавно, что ты здесь. Чего Магнитам делать в библиотеке? — Аида с легкостью подняла книги. — На. Если удержишь, конечно.
— Оставь, — не рискнул Рони. — Я потом…
— Могу помочь, — и предупреждая вопрос, — просто скучно, Рони. Вотан дрыхнет, да к тому же вся ваша братия красноречием не блещет… правда, картинки показывает лучше, чем некоторые.
— Я… — Рони болезненно скривился, припомнив безумие, в котором он тонул, точно в липком кроваво-алом сиропе. Откуда его выволок Целест.
— Извини. Хотя, мне, наверное, следовало извиниться еще тогда…
Рони отмахнулся. Не хватало вот сейчас вспоминать старые обиды!
Аида присела на корточки, задернув мантию и обнаружив брюки-милитари. Она перелистывала страницы, взметывая облака пыли, а Рони отмечал, что ногти у нее короткие, в заусенцах и обкусанные.
— Чушь собачья, — вынесла приговор Аида. — Наша наставница, Декстра, говорит, что в юности мечтала сжечь все это барахло. Здесь все равно ни на грош правды. Только сушеная каша из мозгов старых придурков.
«Может быть. Но мне негде искать… и даже не так. Мне некуда пойти больше, потому что постучишься в чужую келью — и придется объяснять, где Целест и почему. Не хочу».
— А ты?
— Не знаю. Никогда не любила книжки. У меня есть огонь, яд и шипы — зачем мне буквы на бумаге? — Аида вздохнула и потрепала Рони по затылку. — Не забивай себе голову. А я пойду, пожалуй…
Она оглянулась в просвете двух стеллажей:
— Кстати, Вотан считает, что если правда хочешь что-то вызнать — так у рыночных гадальщиков. А точнее, у дешифраторов. Не все из них шарлатаны.
— С-спасибо, — проговорил Рони вслед. Он занялся книгами, и вскоре пальцы его покрылись сухой пылью, похожей на пустынный песок; вместе с тусклым зеленовато-желтым фонариком мигало само время.
Он едва сдержал крик.
Вернуть книги на место — еще несколько мучительных минут; Рони нужно убедиться — просто видение (мистики все чокнутые), его не выбросили в никуда, словно беспородного щенка. Он оцарапал нежную кожу между пальцев острой кромкой бумаги и промокнул кровь языком. От металлоидного запаха страх возрос до паники. Он побежал прочь. Поскользнулся и едва не скатился кубарем с вереницы ступеней.
«Целест!» — едва не позвал он.
Но удержался: его не ждали.
— Все в порядке. Я уже сказал: все в порядке — Рони схватился за голову, изображая мигрень. Поутру, часов в пять, Целест едва не зашиб его дверью — Рони завернулся в теплую мантию, как в одеяло, и спал прямо на полу, на манер дворового пса. Извинялся уже минут пятнадцать, и Рони радовался — хватило ума не рассказывать о том, как плохо ему было. В конце концов, мистики все ненормальные, и то исключительно его проблемы.
— По-твоему, я должен был вас… тревожить? — порозовел до кончиков волос. Целест схватил его поперек туловища, словно в борьбе опрокидывая на пол, прошептал на ухо:
— Спасибо. Ты настоящий друг.
— А ты обещал поговорить с матерью. Как раз успеешь до дежурства — отвезти Вербену домой и…
Целест помрачнел. Его лучшая ночь закончилась.
— Хорошо. Слушай, ты точно не обижаешься?
— Я требую оплаты.
— Какой именно? — Целест вывернул карманы — вывалилась мятая сигаретная пачка, пара мелких монет. Браслет покачивался на запястье, в коридоре было холодно, и по коже обнаженного по пояс Целеста бродили мурашки. Он был готов платить, вот только представления не имел, чего Рони может потребовать. Бессмертную душу?
Впрочем, догадался — пятилетнее знакомство сродни ясновидению.
— Завтрак. Что-нибудь поприличнее овсяной размазни, — ожидаемо сказал Рони.
Но прежде требовалось незаметно покинуть Цитадель. Вечером хватило пары улыбок и взмаха ресниц, пушистых и немного колючих, как лапки мотылька — теперь Целест знает, и это знание драгоценней всех Архивов. Но сейчас — утро. Нужно выбраться, пока все ночная смена не вернулась, а остальные — не проснулись.
— Пять минут, — заверил Целест, вновь покидая напарника за дверью.
Вербена спала, свернувшись по-кошачьи, и Целест поразился, до чего гибко ее тело (о да, он знает теперь — насколько); от нее веяло сонным теплом и уютом. Целест тронул висок и убрал прядь волос, прилипшую к губам, и тогда Вербена проснулась.
— Доброе утро. — Она зевнула, прикрывая рот ладонью. Торопить ее казалось кощунством, сродни осквернению святыни. Он заменил слова поцелуями и вновь наслаждался пряным ароматом и гладкой кожей под пальцами.
— Рони ждет за дверью, верно? — прервала его Вербена.
— Угу. Слушай, прости…
— Все о'кей. Ты чудо, — целовалась она все-таки по-птичьи, словно воробей слетал с ветки и клевал в губы. Вербена устремилась в ванную (Целест вспомнил, что на змеевике сохнет нижнее белье и носки, и сгорел со стыда — хорошо, не в прямом смысле), вернулась минут через пять, полностью одетая. «Звезда» или нет, она оставалась уличной танцовщицей, способной собраться быстрее пожарника — или того же Магнита.
— Я готова.
— Доброе утро. — Рони кивнул обоим, сел на край собственной кровати, старательно не замечая мятых простыней по соседству и характерного сандалово-устричного аромата. Только пожалел себя на мгновение — усталый, разбитый и голодный; от Целеста «платы» дождешься через сто лет, впереди долгий день, а небо опять разбухло прокислой серой хмарью, и еще нужно доставить Вербену домой в целости и сохранности. Кстати…
— Слишком яркая одежда. — Он ткнул в индиговый плащ.
— И верно. — Целест тряхнул лохматыми космами — в отличие от гостьи расчесаться не удосужился и сейчас напоминал ведьму. Или ведьмака. — Слушай… у нас ведь есть запасные мантии? Если накинуть капюшон, то авось, не догадаются. Ну разве кто из мистиков полезет считывать, но тоже вряд ли, чего зря ресурс тратить, верно, Ро?
— Здорово. Я выряжалась в целую кучу нарядов, но в мантию Магнита — никогда, — по-детски обрадовалась Вербена.
«Еще бы. Это же запрещено. И никто в здравом уме… ну то есть, все равно что в колпак с прорезями, какие палачи носят». — Но Целест смолчал. Он потрошил узкий стенной шкаф.
Его одежда оказалась безнадежно длинна Вербене («ну ты и орясина», прокомментировала та). Мантия Рони — широка, но это лучше, чем подгибать подол чуть не вдвое.
— Сойдет, — сказала она.
Утро выдалось прегадкое, мелкий дождь кусался больнее стаи комаров, встреченные по пути Магниты (и несколько ученых, судя по белым халатам и небрежно заткнутым за ухо шприцам) смахивали на мокрых воробьев и в последнюю очередь интересовались, что за «третий» с Целестом и Рони и почему прячет лицо под капюшоном. Однако Целест рассудил — идти через ворота — верх нахальства, зато можно вспомнить задорное ученическое прошлое с нелегальными побегами.