— Ребята, может, вы домой? Это не по работе. Это… хм, личное.

Прозвучало обреченно. Ради Вербены он приговорил себя к этим… рыбам-прилипалам, впрочем, ради Вербены Целест готов и на большее. Вот только разговор будет касаться не его.

Если состоится, конечно.

— А нам и неинтересно, — неожиданно выдал Тао. Он потер сухие желтые руки, похожие на лапки мертвой птицы. — Правда?

Авис с готовностью мотнул волосами.

— Внутрь только проведи, Альена, — поддел он, и Целест вздрогнул, будто от удара хлыстом — не сильного, но с оттяжкой. — Дальше сами разберемся.

— Я не Альена, пора бы запомнить. Я — Магнит. И именно как Магнит войду. И вы тоже, если хотите.

Доберманы оскалились. Во фразе «предъявитепропу-сквыккому» Целест различил и рычание, и брызг слюны, а затем они поджали хвосты от брелка-змеи — тоже по-собачьи.

— Патруль, — сказал Целест, скалясь в ответ.

Собаки боятся змей.

«Вельвет» и внутри был… вельветовым. Обволакивал вкрадчивой музыкой и полутьмой, запахами дерева, духов и дорогого алкоголя. Со стен безучастно улыбались пухлые купидоны и волоокие нимфы в резных рамах, возле барной стойки, увитой золотыми и серебряными виноградными листьями, подобно алтарю языческого божества плодородия, жонглировал хрусталем и разноцветными бутылками бледный бармен. Он напоминал дрессированное привидение — навеки запертое в стенах родового замка, обреченное служить хозяевам; незаметное и услужливое. В клубе народу было мало, велись неспешные разговоры, и тонко звякали бокалы. Появление чужаков отозвалось паузой — Целесту показалось, что смотрят на него, в полумраке он не различал лиц, только отблески украшений — серег, булавок для галстуков.

«И где Эл?» — Целест озирался, выискивая знакомых. Кого-то, кажется, видел в Сенате, на улицах или в доме отца, аристократы — вроде горошин из стручка. Подскочил и предложил столик и напитки дрессированный официант — если секьюрити у входа сродни доберманам, то этот смахивал на абрикосового пуделя с куделями-кудряшками.

«Вельвет» так и… облеплял элитарностью, но некстати вспоминались слухи — сюда приволакивают невольников из Пестрого Квартала, и вот эти утонченные господа с бриллиантами в ушах и запонках терзают одурманенных наркотиками безродных девчонок и мальчишек, словно шакалы — овец. Слухи, разумеется. Трудно представить это благородное заведение залитым кровью, пропитанным криками боли, словно пыточную в Цитадели. К тому же рабство запрещено в Империи Эсколер, каждому гражданину гарантированы равные права…

«Элоиза терпеть не могла клубов», — чуть не сказал Целест вслух, а Рони направился к спрятанной в углу лестнице. Вверху — VIP-кабинки, предположил Целест, следуя за напарником. Тот столкнулся с длинноногой блондинкой, прелестной и похожей на дорогую куклу, пробормотал извинения, но не остановился.

«Вот он — Магнит… воистину. Истратил ресурс или нет, притягивает Элоизу — или она его».

— Простите, но… — тявкнул «пудель», однако не посмел остановить.

— Нам нужно. — Целест коротко поклонился кукольной блондинке. Та фыркнула, поправляя жемчужную нить на изящной шее.

Лестница вывела к недлинному коридору. Выполненные в японском стиле — бело-желтая бумага и цветы, выведенные тонким чернильным пером, — двери обозначали каждый «вип» аккуратным квадратом. Рони шагал к одной из последних с упорством тарана — довольно мягкого такого тарана; Целест усмехнулся ассоциации.

— Рони? Может, не…

Поздно. Он уже раздвинул деревянно-бумажные двери, и напевно звякнули бамбуковые татами, разноцветные, словно омытая речной водой галька.

Он отпрянул — будто выдернул палец из кипятка. Попытался захлопнуть полупрозрачную створку, зацепил, и на рисово-цветочном поле расцвели прорехи.

— П-простите. — Рони был готов бежать, забиться в мышиную нору или ближайшую подворотню. Лишь теперь очнулся от транса — обещал найти Элоизу и нашел, не его вина, что клубок размотан, а нить привела к…

Куда?

Целест догадывался, но спросить Рони — неловко, и без того хлопает глазами, точно разбуженный ледяной водой лунатик, смял в ладонях мантию и дрожит. Целест решил постучать по косяку псевдодвери, но Элоиза опередила его.

Слава всем богам, она хотя бы одета. Бретелька черного платья соскользнула с плеча, пронзительно-светлого, как рафинад, а размазанная губная помада напоминала томатный сок — или кровь. Когда Элоиза распахнула хрупкий заслон, Целесту подумалось — не зря в старину рыжих женщин почитали ведьмами.

— Какого — черта — вы — делаете — здесь?! — У последнего слога она едва не сорвалась на визг, но прикусила эмоции до шипения. Из кабинки тянуло приторно, с горчинкой — ароматические свечи плавали в собственной расплавленной плоти. С циновок хмуро моргал давешний мальчик.

«Как его там? Кассиус?» — Целест разглядел «неудачный выбор» пристальнее. Смазливый сладенький такой, черт знает, что Эл в нем нашла. Моль бледная, вроде…

Да, вроде Рони. Только Кассиуса именуют не иначе как «платиновым блондином», а бледность — «аристократической». Вся разница в том, завернули тебя после рождения в некрашеную холстину или полупрозрачный шелк.

Целест испытал почти детское желание врезать Касси-усу… просто так.

— Ну?! Я требую объяснений! — В декольте Элоизы покачивался и вспыхивал рубин. Словно пульсация крохотного сердца, сравнил Целест, выбирая слова оправдания. В самом деле, зачем они заявились в чужой клуб, в чужую жизнь, в…

— Я нашел тебя, — сказал Рони. В его расширенных, будто у наркомана, зрачках отражался рубин и Элоиза. — Просто… нашел. Я не знал, что…

Он облизал губы.

— Прости.

— «Просто нашел», — передразнила Элоиза. Погрозила кулаком — Целесту живо представилась, как заточенные ногти выцарапывают глаза Рони, разлетаются брызги и рубин пьет живую кровь вместо тусклого света.

Она рассмеялась.

— Мальчики, да вы везде пролезете… Только следующий раз предупреждайте. Рони, очень мило с твоей стороны «найти меня», но я не терялась. Все, теперь по домам.

— Элоиза… я хотел поговорить. Госпожа Ребекка просила. — Рони не говорил — выдыхал слова, выдыхал и задыхался. Он потянулся за Элоизой. Он не возражал бы отдать глаза (руки, ноги, голову) за ее прикосновение.

Она потрепала его по щеке:

— Рони. И ты тоже. — Густо накрашенные ресницы взметнулись вверх, — Вы оба — мои братья, благодарю за заботу, но с мамой и ее кризисом среднего возраста я разберусь сама. Ладно?

Рука Элоизы — теплая. Теплый летний мед и ваниль. Рони тронул мягкую изнанку ладони, а Целест ощущал его покорную обреченность и спазм в горле — пискнуть тяжко, муторь — стыд и восхищение — и так явно, словно эмпат транслировал собственные эмоции. Или срабатывала «связь» Магнитов. Экстремальные ситуации не всегда на поле боя…