Он вернулся к дивану и посмотрел на Кристину.

— Я думаю, вам не стоит уезжать. Пока не стоит.

— Почему?

— Мне кажется, я знаю, что означают числа.

Ее лицо не дрогнуло.

— Объясните.

— У вас есть Библия? Английская.

— Вон на той полке.

Роб подошел к книжным полкам и пробежался взглядом по корешкам: искусство, поэзия, политика, археология, история. Еще археология. Нашел! Он снял с полки большой том Библии в черной обложке. Классическая версия.

Кристина взяла со стола записную книжку Брайтнера.

— Ладно, — сказал Роб. — Надеюсь, я прав. Уверен, что прав. Но надо убедиться. Читайте мне числа из книжки. И говорите, что находится на странице рядом с каждым числом.

— Хорошо… так… двадцать восемь. Рядом с компасом, у стрелки, указывающей на восток.

— Нет, произносите цифры раздельно. Два и восемь.

Кристина озадаченно взглянула на Роба. А может быть, заинтересованно.

— Как хотите. Два, восемь. Около стрелки компаса, указывающей на восток.

Роб открыл Библию на Книге Бытия, перелистал тонкие, почти прозрачные страницы, провел пальцем вдоль колонки убористо набранного текста и остановился на нужном месте.

— Глава вторая, стих восьмой. «И насадил Господь Бог рай в Эдеме на востоке, и поместил там человека, которого создал».

Роб умолк. Кристина остановившимся взглядом смотрела на Библию. Немного помолчав, она пробормотала:

— … В Эдеме на востоке?

— Прочтите еще что-нибудь.

Кристина вновь посмотрела в записную книжку.

— Два, девять. Около дерева.

Роб склонился к той же странице Библии и произнес с выражением:

— Книга Бытия. Глава вторая, стих девятый. «И произрастил Господь Бог из земли всякое дерево, приятное на вид и хорошее для пищи, и дерево жизни посреди рая, и дерево познания добра и зла».

— Два, один, ноль, — сказала, понизив голос, Кристина. — Два, десять. Возле той штуки, что похожа на реку.

— Волнистая линия, разделяющаяся на четыре другие?

— Да.

Роб всматривался в мелкий шрифт Библии.

— Глава вторая, стих десятый. «Из Эдема выходила река для орошения рая; и потом разделялась на четыре реки».

— Мой бог… — пробормотала Кристина. — Вы правы!

— Давайте-ка попробуем еще раз. С другим числом, побольше.

Кристина вновь взяла записную книжку.

— Хорошо. Тут, в конце, есть большие числа. Десять, одиннадцать. Пойдет?

Роб зашуршал страницами и провозгласил, чувствуя себя кем-то вроде викария на кафедре:

— Бытие. Глава десятая, стих одиннадцатый. «И взял Фарра Авраама, сына своего, и Лота, сына Аранова, внука своего, и Сару, невестку свою, жену Авраама, сына своего, и вышел с ними из Ура Халдейского, чтобы идти в землю Ханаанскую; но, дойдя до Харрана, они остановились там».

— До Харрана?

— До Харрана, — повторил Роб и вновь сел на диван. — Давайте попробуем еще. Какое-нибудь другое число. Из тех, что рядом с рисунками.

— Вот число возле картинки, на которой то ли собака, то ли свинья, то ли… то ли кто-то еще.

— Какое число?

— Двести девятнадцать. Получается два, девятнадцать, да?

Роб нашел нужный абзац.

— «Господь Бог образовал из земли всех животных полевых и всех птиц небесных, и привел к Адаму, чтобы видеть, как он назовет их…»

В квартире стало совершенно тихо. Роб все еще слышат крики продавца огурцов, доносившиеся с пыльной улицы. Кристина задумчиво глядела на него.

— Получается, Брайтнер думал, что раскапывает…

— Да. Сад Эдема.

Сидя в своем лондонском кабинете, Форрестер изучал историю человеческих жертвоприношений. Чашка кофе стояла рядом с фотографией сына, державшего в руках большой пляжный мяч, и портретом лучезарно улыбавшейся белокурой дочери. Последний снимок был сделан всего за несколько дней до ее смерти.

Временами, когда черные псы тоски терзали его особенно жестоко, Форрестер клал фотографию дочери на стол лицом вниз. Потому что иначе было слишком больно, слишком страшно. Думая о дочери, Форрестер, случалось, ощущал острую боль в груди, как будто сломанное ребро протыкало легкое. Это была реальная физическая боль, и детектив порой даже стонал вслух.

Но до крайностей доходило редко. Обычно ему удавалось отводить взгляд от своего прошлого с его страданием и устремлять его в прошлое других людей, с их страданиями. Сегодня утром фотография стояла на столе, а он ее словно не замечал, словно не видел сияющей счастьем улыбки своей беловолосой дочурки. Форрестер сосредоточился на экране компьютера. Он прогонял через Google слова «человеческие жертвоприношения».

Он читал о евреях: древнейшие израильтяне сжигали своих детей. Заживо. Делали они это, как выяснил Форрестер, в расположенной южнее Иерусалима долине Бен-Хинном. Из Википедии он узнал, что долина имела и другое название — Геенна. Для ханаанцев Долина Геенны была Адом, «Долиной смертной тени».

Форрестер читал дальше. По утверждениям историков, в глубокой древности израильские матери и отцы приносили своих перворожденных детей в эту долину, расположенную неподалеку от ворот Иерусалима, и там кидали плачущих младенцев во чрево огромной медной статуи, посвященной ханаанскому богу-демону Молоху. Когда все принесенные дети оказывались в медной чаше, под статуей разжигали костер, медь быстро раскалялась, и дети зажаривались. Чтобы заглушить рыдания детей, моливших о спасении, жрецы колотили в огромные барабаны. Сквозь грохот не было слышно воплей умиравших невероятно мучительной смертью младенцев, а матери избавлялись от чрезмерного потрясения, которое постигло бы их, если бы они слышали, как страдают сжигаемые заживо дети.

Форрестер откинулся на спинку кресла; его сердце колотилось, словно барабаны израильских жрецов. Как такое могло прийти в чью-то голову? Как можно приносить в жертву собственных детей? И вновь в мозгу детектива появилась непрошеная мысль о погибшей дочери. О его первенце.

Он с силой потер руками глаза и пролистал еще несколько страниц.

Ритуальные убийства первенцев, как выяснилось, было довольно частым явлением в древней истории. Для самых разных народов — кельтов, майя, готов, викингов, скандинавов, индийцев, шумеров, скифов, североамериканских индейцев, инков и многих других — обычным делом были человеческие жертвоприношения, и нередко в честь богов убивали именно перворожденных детей. Часто это совершалось в качестве так называемой «жертвы фундамента», при возведении стратегических или священных сооружений — перед тем как приступить к строительству, всем обществом приносили в жертву ребенка, обычно первенца в семье, и закапывали труп под устоем арки, или колонной, или порогом.