— Oberst[65], — произнесла Мими, догадавшись о его звании, — не могли бы вы объяснить нам, что происходит? Мы пытаемся добраться до Баутцена. Давно ли перекрыт мост? Как вы думаете, мы сможем в ближайшее время перейти на другую сторону? Надеюсь, вы поможете нам, потому что там, — она махнула рукой в сторону полевой жандармерии, — нам вряд ли удастся получить какую-либо информацию.

Полковник помолчал, потом, приняв решение, распахнул перед Мими дверцу автомобиля.

— Прошу вас, fraülein[66]; выпейте со мной кофе — ersatz[67], к сожалению, но хотя бы горячий. Прошу.

Мими неуверенно села в машину, накинула предложенный плед и взяла чашку, которую офицер наполнил из термоса.

— Откуда вы?

Мими принялась кратко пересказывать свою историю. Полковник внимательно слушал, время от времени поглядывая на мост и на ее спутников. Его историю без слов рассказали двухдневная щетина и черные крути под глазами. Когда Мими закончила, офицер предложил ей сигарету, и она с радостью взяла ее. Какое-то время они молча курили.

— Боюсь, fraülein, вам придется бросить повозки. Моя задача — вероятно, моя последняя задача, — он невесело улыбнулся, — обеспечивать войскам свободный проход по этому мосту. Сейчас он должен быть открыт для колонн, которые движутся в сторону фронта, но скоро, подозреваю, очень скоро мост примет поток, идущий в обратном направлении. Отступление. А скорее, беспорядочное бегство. И когда это произойдет, я обязан подорвать мост, чтобы по нему не прошли русские. Точно известно одно: гражданские мостом не воспользуются. Мне очень жаль.

— Где теперь фронт?

Офицер пожал плечами.

— Я слышал, что русские перешли Одер, но кто знает? Царит хаос. Информацию передают наверх, в Ставку главнокомандующего, а потом распространяют по всей армии через таких, как я, — но к тому времени она устаревает почти на день и русские танки пробивают дыру в стене дома, в котором ты спишь, хотя ты думал, что им до тебя еще шестьдесят километров. Навскидку? Думаю, два дня пути. Поэтому вам надо спешить. Могу я кое-что посоветовать?

— Конечно.

— Оставьте повозки и погрузите на пони палатку и как можно больше продуктов. Лед вот-вот растает, но пока держится, а в полукилометре справа от моста есть тропинка, по которой можно пройти. Если использовать лошадей как вьючных животных, думаю, у вас и ваших спутников будет шанс спастись. Сожалею, что не могу предложить большего. Искренне сожалею.

Мими увидела в этом офицере тень покойного друга, Макса фон Шайлдитса, и, поддавшись безотчетному порыву, положила ладонь ему на руку.

— Спасибо. Вы нам очень помогли.

Полковник мягко убрал руку и, не глядя на Мими, достал из нагрудного кармана письмо.

— Могу я попросить вас об одолжении? Пожалуйста, отправьте это, когда доберетесь до более спокойного места, подальше от фронта. Это письмо жене и двум сыновьям, которых я… вряд ли увижу снова. Уверен, вы сделаете все возможное, чтобы оно попало к ним в руки; если вы окажете мне эту услугу, то, что должно случиться, мне будет… немного легче вынести. Прощайте. И спасибо вам, fraülein. Жаль, что мы с вами встретились при таких обстоятельствах. Но что поделать?

Он потянулся к ручке и открыл перед Мими дверь. Она в последний раз оглянулась и зашагала к своим спутникам, а офицер опять коротко кивнул и закутался в шинель.

Объяснения Мими выслушали без комментариев. Сцена перед глазами свидетельствовала о том, что альтернативы нет. Приладив упряжь в качестве каркаса, они стали грузить на пони и мула самое необходимое. Животные вертелись и пятились, протестуя против непривычной ноши. Тропинка была хорошо утоптана, конский навоз и глубокие кривые следы соскальзывавших копыт показывали, что другие проходили этот путь при похожих обстоятельствах. Река до сих пор лежала подо льдом и снегом, но ковер сплошной белой глади побурел, на нем появились дыры, сквозь которые чернела бурлящая вода. Рассредоточившись, чтобы уменьшить нагрузку на лед, Мими и ее спутники начали переход. Почти на каждом шагу раздавался тошнотворный треск, и то ли из-за самого звука, то ли из-за нервозности, которую он вызывал у людей, животные стали пятиться. Крестьянке пришлось взяться за хлыст и силой погнать их вперед. Жгучие удары по спине заставили животных в страхе зацокать передними копытами.

Неожиданно взбрыкнул мул. Вскинув задние ноги, он лягнул крестьянку прямо в грудь, и та, отлетев к огромной полынье, ушла под воду. Несколько секунд ее пальцы тщетно цеплялись за голубой лед по краям, потом течение подхватило ее и перевернуло вверх ногами в жестокой пародии на кульбит. Одним ботинком она все-таки зацепилась за край, и какое-то время он еще виднелся на поверхности, но потом тоже пропал.

На месте, где несколько мгновений назад была энергичная, сыплющая проклятьями и орудующая хлыстом жизнь, осталось только бульканье черно-синей воды.

Саксония. Десять дней спустя. 13 февраля 1945 года

Ее разбудил сигнал воздушной тревоги.

Мрак в комнате был абсолютным, воздух — застоявшимся и спертым, но холодным. В постели было тепло, но ужасно хотелось есть; такой голод перечеркивает другие мысли, порабощает сознание и оккупирует бессознательные просторы снов: снов об изысканных яствах, до которых никак не можешь дотянуться; танталовы муки. Где она? Открылась дверь, и свет единственной лампы, лившийся из соседней комнаты, обрисовал на пороге женский силуэт. От холода женщину защищали пальто и вязаный шарф.

— Мими, просыпайся. Сирена. Что будем делать? В последнее время одни ложные тревоги, и мне лично не хочется сидеть в каком-нибудь вонючем убежище с орущими детьми и стариками, которые мочатся в штаны. Так что?

Мими силилась вернуться к настоящему, нащупать ватным сознанием место и время, в котором она находится, отделить эфемерные образы от тверди реального. Да, конечно, Ева. Милая Ева. Слава Богу, что есть Ева!

— Останемся здесь. Никуда не пойдем. Ты права.

— Разумеется. Я всегда права. Приходи в себя, а я сварю тебе кофе и разогрею хлеб. Только к нему ничего нет, кроме томатного супа. Пойдет?

Мими кивнула, благодарно улыбнулась подруге и стала наблюдать за тенью, деловито закружившей по тесной кухоньке, когда хозяйка скрылась за дверью. Ева, девушка с острым умом, большой грудью и большим сердцем, грубыми шутками — и еще более грубыми аппетитами. Слава Богу, что она еще здесь, что в этой холодной, быстрой реке можно схватиться за надежный уступ.

Мочевой пузырь требовал, чтобы Мими покинула теплую постель, и женщина, сжавшись в предчувствии металлического холода, стала ощупью пробираться по темному коридору к зловонию общественного туалета.