Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Нет, не пойду, — тихо вымолвила Слава, вырвав свой локоть из его ладони. — Гриша должен травы целебные привести, матушка уж очень плоха.
— Не придет твой Гришка, — процедил сквозь зубы Федор, вновь приближаясь к девушке, и Слава боязливо попятилась от него к стене. — Врезал я ему, как следует, за то, что он вздумал спорить со мной. И велел его под замок запереть.
— Как? — испугалась Слава.
— А ты все же в горницу свою ступай и ужо давай привыкай слушаться меня, — приказал Федор. — Как-никак скоро замуж за меня пойдешь.
— Что? — опешила она вконец. — Что вы говорите?
Она попятилась в темноту, пораженно взирая на него и отрицательно мотая головой, думая, что ей это лишь послышалось. Федор начал медленно неумолимо надвигаться на нее, словно приговор, чеканя слова:
— Люба ты мне уже давно, Светушка. Оттого быть тебе моей женой.
Артемьев приблизился к ней вплотную. И Светослава вдруг поняла, что Федор не шутит, а говорит вполне серьезно. Он уже раскинул руки, и девушка отчетливо увидела в его глазах яростный темный огонь. Вмиг похолодев от осознания всего этого, она дернулась от молодого человека, пытаясь немедленно убежать.
— Нет! — в ужасе выпалила она.
Но Федор быстро поймал ее и, стремительно прижав к стене, страстно выдохнул:
— Моя. Отныне моя…
Жестко притиснув девушку к себе, Федор яростно впился губами в ее волосы. Она начала отчаянно вырваться, ошалев от неприятных прикосновений молодого человека. Губы Артемьева уже переместились на лицо девушки, и Слава в истерике забилась в его руках, чувствуя, что сейчас сойдет с ума от омерзения. От Федора невыносимо несло перегаром и потом, но это, похоже, нисколько не смущало его. И он, нагло стискивая ее стан руками, осыпал яростными поцелуями ее лицо и губы. Довольно долго она пыталась вырваться, но Федор даже не обращал внимания на крики и недовольство девушки. Пытаясь спастись из этого жуткого капкана, Слава уже хрипела. Она ощущала себя той самой лисицей, которую недавно поймал Федор. А теперь, видимо, и ее собирался замучить своими объятиями, как и тогда истязал несчастное животное.
— Ты что себе позволяешь, охальник! — неожиданно в тишине коридора раздался звонкий голос Мирославы Васильевны. Федор замер и повернул голову на свет. В дверном проеме на пороге своей горницы стояла, держась за косяк, Мирослава. Крики дочери разбудили ее, и больная поднялась на ноги. — Немедля опусти ее!
— Конец вашим козням, мачеха! — выпалил зло Федор. — В этом доме отныне моя воля!
— Что ты несешь, предатель?! — в ответ процедила Мира. — Как ты смеешь показываться в этом доме, после того как оклеветал родного отца?!
— Отныне это мой дом, жалкая приживалка! — выплюнул он. Чуть отстранившись от девушки, но удерживая за руку, чтобы она не могла убежать, он с угрозой прорычал: — А если вы будете и дальше спорить со мной, Мирослава Васильевна, вообще на улицу пойдете!
— Не надо, — попросила Слава, глотая горькие слезы. — Матушка, не спорьте с ним.
— А ты скажи матери, коли не угомонится, ей же хуже будет, — произнес Федор, обернувшись к девушке.
— Что ты себе позволяешь? — опешила Мира. — Я в этом доме еще хозяйка. И отпусти немедленно Славу.
— Да как же! — с вызовом прогрохотал Федор. — По завещанию отца я отныне хозяин здесь! А вы все еще в этом доме только потому, что вы мать Славы. Оттого я не вышвырнул вас прочь немедля. Ведь станете мне тещей скоро.
— Ты совсем спятил, Федор? — возмутилась Мирослава, начиная понимать, что к чему. — Ты что это удумал?
— Светослава станет мой женой!
— Не будет этого! — в ужасе воскликнула Мира. — Я не даю своего благословления на это!
— Да кому оно нужно, ваше благословление? — демонически рассмеялся Федор. — Даже отец был мне не указ. Так в сейчас он весит на столбе, оттого что посмел отказать мне в этой просьбе! А я столько просил его, умолял. На коленях перед ним ползал, чтобы он отдал мне Светославу. Так нет, не пожалел он меня, и теперь с ним покончено. Я и с тобой покончу, наглая плебейка, если будешь стоять на моем пути. Понятно тебе?
Услышав его страшные слова, Мирослава ощутила, как ее сердце зашлось в бешеном стуке от несправедливости и ужаса. В следующий миг молодая женщина начала оседать. Слава дико вскрикнула и заверещала:
— Федор, ей плохо! Пусти!
Увидев, что мачеха действительно закатила глаза и осела на пол, Артемьев все же сжалился и отпустил девушку. Слава подбежала к матери и, придержав, осторожно оперла ее о стену. Мира, сидя на полу, обратила любящий взор на дочь и прошептала:
— Малышка, не могу больше бороться. Сердце мое разрывается от боли и муки. Не могу. Прости меня, милая… Ты должна бороться с этой поры сама…
— Матушка, — пролепетала девушка, глотая горькие слезы.
Мира на миг прикрыла глаза и болезненно выдохнула:
— Не уберегла я тебя, как было велено мне…
— Матушка, я помогу вам, — глотая слезы, шептала над ней Слава.
— Не сможешь, милая. Мое сердце вот-вот разорвется, я знаю это, — сказала Мира, из последних сил приподнялась и, устремив горящий взор на дочь, очень тихо, чтобы Федор не услышал, прошептала: — Выслушай меня… Ты должна поехать в Архангельск. Там недалеко от царского красного терема есть заброшенный дом с синими ставнями… в нем живет ведающая матушка… скажи ей, что ты приехала к Лучезару от Миры… она поможет тебе, — Мирослава чуть перевела дух и уже громче добавила: — Ты поняла меня, доченька? Отправляйся в Архангельск, благословляю тебя на то…
Федор, отчетливо расслышав последние слова мачехи, вмиг приблизился и, схватив Славу в охапку, оттащил девушку от умирающей женщины и яростно завопил:
