Я чувствую, как у меня разбегаются мысли. Раньше, когда я составлял список тех, кого я ненавижу, Селии в нем никогда не было, да я и сейчас не испытываю к ней ненависти, но я зол. Похоже, Габриэль прав: редко бывает так, чтобы я ни на кого не злился, а сейчас я даже злее, чем тогда, когда был пленником – ведь теперь я оглядываюсь на свое прошлое и вижу в нем жестокость и несправедливость, но ничего поделать не могу.

А еще меня потрясла не только Селия, но и Габриэль. Он доверился мне. Он вытащил пистолет, чтобы защитить меня, а потом отдал его мне по первому требованию, хотя сам наверняка опасался, не зайду ли я слишком далеко. Вряд ли он знал, что я собираюсь с ним делать, ведь я и сам этого не знал.

Я смотрю на Габриэля. Он сидит на полу, как и я, по-восточному скрестив ноги. Его волосы убраны за уши. Он красивый и смелый, добрый и умный, а еще веселый: лучшего друга и пожелать нельзя. У меня вообще было не так много друзей: Анна-Лиза, Эллен и Габриэль. И я знаю, что именно он знает меня лучше всех остальных, именно он верит в меня без всяких оговорок. Даже Арран не доверял мне настолько, насколько доверяет Габриэль. И когда он поцеловал меня, то сделал это так, что мне не стало потом противно. Он хотел доказать мне, что я не монстр. Наверняка он знал, что рискует: ведь я мог его оттолкнуть. И насколько проще все было бы, не люби я Анну-Лизу. Испытывай я к Габриэлю те же чувства, какие испытываю к ней. Он говорит, что не может без меня, и я тоже: я не могу без Анны-Лизы. Не могу представить себе счастливой жизни без нее. Есть лишь одно место, где я хочу быть: рядом с ней.

Габриэль поворачивается ко мне, ловит мой взгляд, и выражение его лица тут же меняется.

– Что? – спрашивает он.

Я качаю головой и одними губами шепчу: «Ничего». И заставляю себя перестать думать о нем и сосредоточиться на происходящем.

Мы сидим на больших подушках, разложенных в комнате по кругу. Пол покрыт ковром, персидским наверное. Точнее, не одним ковром, а несколькими: они лежат друг на друге, два или три сразу, и мягко пружинят под нами. Комната полутемная, но богатая – вокруг все сплошь красное и золотое.

Напротив меня сидит Иск – крупная женщина в тюрбане, шелковых шлепанцах и многоцветном одеянии в несколько слоев – фиолетовом, золотом, красном. Ее пухлые руки так и порхают вокруг нее во время разговора. У нее длинные, крашенные золотым лаком ногти, а ее пальцев почти не видно из-под брони колец и перстней. Нас представили, и она приказала принести чай. И вот в комнату входят две девочки с огромными круглыми деревянными подносами в руках. Чай разливают в маленькие чашки. На тарелочках лежит что-то похожее на рахат-лукум, орехи и крупный черный виноград.

Иск провожает девочек взглядом и, когда дверь за ними закрывается, спрашивает у Ван:

– Ну, как они тебе?

– Кто, девочки? Не знаю. Трудно сказать, выйдет из подмастерья толк или нет, пока с ним не поработаешь.

– Наверное, мне лучше спросить твоего мнения, Несбит.

Он одним глотком выпивает свой чай и говорит:

– Уверен, ты получишь за них хорошую цену.

– Увы, я так не думаю. В тяжелые времена в дефиците все, кроме людей. Цены на травы и цветы для защитных снадобий взлетели сейчас до небес, а вот на подмастерьев они как раз падают.

До сих пор я сидел тихо, но тут не удержался и спросил:

– А вы что, торгуете девочками?

Иск поворачивается ко мне. Глаза у нее карие, как у Габриэля, но меньше, затерялись в складках пухлой бежевой плоти. Носик тоже маленький, зато губы полные и ярко накрашены красной помадой. Она говорит:

– И не только, мальчиками тоже. Правда, они редко кому нужны.

– Вы продаете их как рабов?

– Вовсе нет. Они не рабы, а дорогостоящие подмастерья. И цены на них сравнимы с сумами трансферов в футболе. Так что они скорее профессиональные футболисты, чем рабы.

– Они и получают так же? Как футболисты?

Иск смеется:

– Они бесплатно получают самое качественное образование. А тех, кто проявит себя особенно хорошо, ждет честь учиться у игроков высшей лиги. Так училась я сама. И Ван.

– А что ждет тех, кто проявит себя не слишком хорошо?

– Иные владельцы мирятся и с не самым лучшим результатом; другие нет, отсюда и постоянный оборот товара на рынке учеников.

– Я слышал, Меркури ела маленьких мальчиков – может, это были ее неудачные ученики?

– Вряд ли она их ест, скорее, приберегает для последующего использования, – в качестве бутылированных ингредиентов в основном.

– А мой отец? У него есть ученики?

Иск отвечает не сразу.

– У меня он никогда никого не покупал. Но, может быть, ты планируешь сам скоро подыскивать учеников? Обращайся прямо ко мне, я тебе подберу самых лучших.

– Нет, – говорю я, – рабы мне не нужны.

Она берет чашку, подносит к губам, делает глоток:

– Ну, смотри, может, еще передумаешь.

– А ты не собираешься предложить кого-нибудь из них Меркури? – спрашивает Ван.

– В настоящий момент Меркури не работает со мной напрямую. Я слышала, Охотники плотно сели ей на хвост в Швейцарии, и с тех пор она оборвала контакты со всеми, кроме Пайлот. Соблюдает осторожность. Я уже послала к Пайлот одну девчушку для Меркури. Злючка еще та, но умница и способная ученица. Меркури понадобятся лучшие из лучших, чтобы заменить умершую Розу.

– Роза не умерла. Ее убили. Застрелил Охотники, – говорю я.

– Увы, – отвечает Иск, растянув ярко-красные губы в широченной улыбке. – Катастрофы, как всегда, создают новые возможности для бизнеса.

– Что ж, надеюсь, вы получите хорошую прибыль, – говорю я.

– А ты не знаешь, где сейчас Пайлот? – спрашивает Ван. – Мы тоже хотим провернуть одно дело с Меркури.

Иск долго смотрит на Ван, потом отвечает:

– В Пиренеях, в маленькой деревушке за Эткзаларом. Последний дом в верхней части улицы.

– Спасибо. – Ван берет кусочек рахат-лукума, бледно-розовый, как ее костюм.

Десять минут спустя мы уже сидим в машине.

Ван пристегивается ремнем безопасности и командует:

– Поехали.

Одной рукой набирая что-то в навигаторе, Несбит другой выворачивает руль, и машина, визжа по асфальту шинами, отъезжает от тротуара.

– Вы доверяете Иск? – спрашиваю я. – Она не пошлет нас в ловушку? Вряд ли ее интересует что-нибудь, кроме денег.

– Она прекрасная Черная Ведьма. И никому нас не продаст.

– Продает же она девочек в рабство.

– Они вольны сами выбирать, идти им к новому хозяину или нет.

– Если им некуда идти и у них нет никого, кто приглядел бы за ними, позаботился бы о них, то они не вольны.