Она ведь не в себе. Это не то, что она хочет мне показывать, и если я вздумаю продолжить, довести начатое до конца — завтра у нас начнется новый акт войны, потому что Вику это не обрадует.

Но как её сейчас оставлять? Вот такую? В слезах?

Иной раз проще сдохнуть, чем принять правильное решение.

— Милая, не плачь, — умоляюще шепчу я, прижимаясь губами к пальцам нежной руки, — я сейчас вернусь. Слышишь?

Она кривит губы, язвительно и все так же горько.

— Я скоро, — напоследок обещаю я и все-таки выхожу из спальни.

Закрываю за собой дверь, закрываю и глаза. Это что я сейчас только что чуть не сделал?

Светлане стоит сказать спасибо только за одно, когда я открываю глаза — она не добавляет к тысяче моих внутренних укоров еще столько же своих. Просто молча сверлит меня взглядом и едва заметно покачивает головой.

— Проводи меня, Яр, — напоминает она, — я без понятия, где тут можно найти ключи, да и очень сомневаюсь, что вот так просто попаду в замочную скважину.

— Да, — я киваю и припоминаю, в каком именно месте домика я сегодня видел связку ключей. Видел же. На каминной полке, кажется.

Никаких язвительных замечаний, вообще ни слова от Клингер я не слышу, пока мы спускаемся, пока я иду в гостиную и возвращаюсь обратно к входной двери, только когда я уже открываю дверь, и на пороге возникает до убийственности мрачный Эд — только тогда Света ловит меня за рукав свитера, чуть повыше локтя, заставляя к себе обернуться.

— Она сейчас не в себе, ты ведь понимаешь? — пытливо уставившись мне в глаза, интересуется она.

Я просто киваю, потому что никаких дополнительных слов тут не надо.

— И завтра ты получишь по первое число, а то и до конца жизни впечатлений от взбучки хватит, — добавляет Света и получает еще один мой кивок. Да, да, именно так все и будет.

— И все равно вернешься?

— Я обещал, — хрипло откликаюсь я, снова припоминая сжатые в горькой усмешке губы моей Викки. Хотя только ли в этом дело?

Я просто смертельно хочу вернуться сам. И плевать уже на все последствия, нет никаких сил дальше дожидаться и терпеть.

— Ты самоубийца, Ветров, — Света критично покачивает головой, — хотя, Вика тоже молодец. Чудить так чудить, ни в чем себе не отказывая.

— Я бы сказал, кто тут самоубийца, — лениво роняет Эд, стоящий на самом пороге и упирающийся плечом в косяк, — но не люблю озвучивать настолько очевидные вещи. Сладкая, семи минут ожидания и так достаточно, чтобы я потерял терпение. Я же жду тебя все четырнадцать.

— А я, может, хочу довести тебя до подлинного зверства, — парирует Светлана, но тем не менее склоняется за туфлями и шагает к Козырю. Судя по всему, моя порция нотаций мной уже получена и добавки не будет.

Козырь обвивает Светлану за талию и уводит её в ночную темноту, лишь раз обернувшись ко мне и округлив глаза.

— Не вздумай там облажаться, Ветров. Я, между прочим, на тебя деньги поставил.

Никогда и никого в своей жизни я не посылал так далеко и витиевато, как Козыря сейчас.

Никогда не говори никогда, Яр. И не зарекайся, что ты никогда в своей жизни не пошлешь генерального директора своей компании в очень далекое путешествие, куда пешком добираться замучаешься.

Я не остаюсь дожидаться его реакции, лишь торопливым шагом снова взбегаю по лестнице. Даже если Эд вдруг решит затащить обиду... Не, он сам нарвался, должен понимать.

Есть мизерный шанс, что Вика спит, так будет проще…

Нет, не спит. Уже сама избавилась от джинс, и залезла под одеяло, и когда я присоединяюсь к ней — недоверчиво касается моего плеча.

— Вернулся все-таки?

— Прости, что заставил ждать.

Восемь лет. Отличная задержка. Меня реально можно только за смертью посылать.

— Простить? — Викки задумчиво пробует это слово на вкус, будто примеряя это предложение ко мне. — Что ж, я подумаю…

Еще один поцелуй я у неё все-таки краду — теплый и глубокий, жизненно необходимый для меня сейчас. То единственное, чем я должен утолить свою похоть. Без продолжения.

— Не хочешь? — болезненно хмыкает Вика, когда заставляю её отодвинуться и отвожу её руки от себя. — Противно с неравной?

Иногда моя умница ведёт себя как форменная дурочка. Я тут с трудом сдерживаюсь, а она несёт всю эту чушь. Про неравную.

Мои пальцы касаются гордого подбородка. Никогда бы не отрывал от неё рук, дайте только волю.

— Я тебя хочу, — хрипло отвечаю я, и это ровным счетом никак не очерчивает ту жажду, что меня сейчас иссушает, — я тебя так хочу, что скоро свихнусь на этой почве. Но не так. Ты не в себе.

И считаешь все это сном.

А мне нужно именно твоё желание, твоё, а не вина в твоей крови.

— Не-на-ви-жу!

Вика обиженно дуется, отворачивается от меня, даже не догадываясь, насколько сильно я сейчас хочу её сцапать. Сжать в руках, снова подмять под себя, снова услышать возбуждение в судорожном дыхании.

Но пользоваться её слабостью сейчас — грязно.

Я даже спать с ней сейчас не имею права. И касаться пальцами голого плеча. И слышать её обиженное пыхтенье, перерастающее в ровное сонное дыхание.

Все это я просто себе позволил.

Хотя, будем честны и откровенны, заснуть с ней рядом все равно не получается. Только лежать, поглаживая пальцами рассыпанные по подушке пряди, и думать.

Ничего проще не стало после этого поцелуя. Только хуже. И я уже совсем не могу без неё обходиться. И не смогу терпеть никого рядом больше. Никаких её «промежуточных», за которыми она пытается от меня спрятаться.

Во сне Викки придвигается ближе, прижимается щекой к моему плечу. Такая теплая, такая близкая...

Спи, родная, спи.

Я уже представляю, с какими словами ты проснешься…

17. С добрым утром.

Просыпаться совершенно не хочется.

Я так давно не высыпалась… А тут — утро уже явно не раннее, вокруг тишина, почти до самой маковки меня укутывает теплое одеялко, а на талии лежит крепкая мужская рука.

Боже, как давно я не позволяла себе ничего подобного.

Стоило так бояться. Может, и страшно, но какой же кайф в результате. И на душе такая тишь, в кои-то веки. Будто одной вот этой руки достаточно, чтобы отвести от меня и ураган, и цунами.