– Мне необходимо оборудование, – внезапно оживился и полыхнул взглядом старик. – Я, конечно, могу кое-что опробовать в этих условиях, но это всё равно, что пытаться убить муху при помощи танка.

– Подготовьте список, – сухо ответил Генерал и наконец опустил пистолет. – Этих в камеры.

Я даже вякнуть ничего не успел, как из-за его спины вышли молчаливые военные и вначале выкатили Мутного, затем унесли труп Лены, а ещё парочка остановилась напротив меня.

– Мне казалось, что мы договорились, – забегал я взглядом с его лица на доктора.

– Ты вроде не совсем ебанутый, – ухмыльнулся один из конвойных. – Неужели решил, что в самом деле сможешь здесь свободно перемещаться? Ты убил сто четырнадцать человек, военных, моих друзей… Вам пиздец при любом раскладе.

– Увести, – сухо, с нажимом произнёс Генерал, и я тут же получил жёсткий удар в печень.

Внутренности скрутило болью с такой силой, что потемнело в глазах, и я вывернул желудок прямо на его ботинки. Очухаться или отдышаться мне не дали, зато выкрутили суставы рук так, что вынужден был едва ли не выбежать в коридор.

В камеру я влетел кувырком, получив приличного пинка и прочертил рожей по бетону. Дверь позади захлопнулась, лязгнул запирающий механизм, отрезая меня от друзей и света в коридоре.

Печень отдавалась резью при каждом вдохе, но больше беспокоило другое. Голова была занята судорожно пульсирующей мыслью: «Нам пиздец!»

Из этой хуйни нам уже никогда не выбраться. Сто с лишним метров под землёй, всюду военные и ни одной частицы вокруг.

Но ведь так не бывает – всё имеет фон, даже я это знаю. Тем более, у них здесь реактор, что-то да должно витать в воздухе.

Сука, как же так вышло?! Нужно было послушать Мутного, на хуй Тоню! Всё на хуй, нужно было валить, съёбывать! Сейчас бы уже баню топили, где-нибудь в деревне, подальше от всего этого дерьма.

– Су-у-ука! – заорал я прямо в пол и снова вывернул наизнанку желудок, боль в печени вспыхнула с новой силой.

Когда находишься в камере, да к тому же глубоко под землёй, время течёт иначе. Бледная лампочка под потолком, которая никогда не выключается, однообразие интерьера и самое главное – отсутствие собеседника. Непонятно, день сейчас или уже ночь? Внутренние часы давно сбились, да и были ли они вообще? Лишь те редкие моменты, когда подавали пайку, можно хоть как-то сориентироваться во времени. Однако вскоре оно вновь утекало в неизвестность и прежний, скучный мир наваливался с новой силой.

Неизвестность тяготила больше всего. Непонятно чего ожидать от военных, информации о друзьях ноль. Я даже не знаю, вернулась ли к жизни Лена или всё так же валяется где-то на бетонном полу с простреленной головой? Хотелось бы верить, что она жива, но опять же, это только догадки.

Иногда доносятся гулкие крики и маты Мутного откуда-то из глубин бесконечных коридоров, и это единственное, что поднимает настроение. В такие моменты улыбка сама собой наползает на лицо. Этот парень прекрасно знает, как заставить себя ненавидеть, уж чего-чего, а нервы он расшатывает с завидным профессионализмом.

Самое непонятное с Тоней. Внятного ответа о её состоянии мы так и не получили, вроде жива, а дальше…

Моё самочувствие за это время несколько раз ухудшалось. Хитрые военные дожидались полной потери сознания, прежде чем оказать помощь. Каждый раз я надеялся, что у меня будет хоть малейший шанс воспользоваться ситуацией, но, увы, очнуться получалось, уже будучи в камере. Реактор видело только бессознательное тело.

Кормили однообразно: остывшая перловка, ложка тушёнки с краю и рядом пара кусков хлеба, от которого воняло спиртом. Меню не менялось от слова совсем, разве что температура каши бывала разной. От совсем ледяной до едва тёплой.

Однажды в коридорах прогремела сирена. Слышалась какая-то суета, топот ботинок по бетону, но всё быстро затихло, и жизнь вновь вернулась на бесконечный, скучный круг. А я, как ни силился понять, что там такое произошло, так и не смог. Мои крики о помощи полностью игнорировались, как и попытки разговорить того, кто разносил еду.

Всё, что мне оставалось – думать и проклинать себя за собственную тупость. Но кто же знал, что всё может так закончиться? Я всего-то хотел – вернуть к жизни друга, разве этот поступок настолько плох, чтобы быть за него наказанным?

Хотя дерьма мы наворотили достаточно. Трупы, что оставались после нас, не поддаются подсчёту.

Я честно пытался вспомнить их все, но так ничего и не вышло. Максимум несколько первых жертв, а дальше уже стало всё равно, и никто из нас не обращал на это никакого внимания. Так и смерть гуляла повсюду, не только за нами тянется этот шлейф.

Видимо, здесь настанет конец нашего пути, потому что я понятия не имею, как выкручиваться. Единственная надежда на реактор, но как к нему подобраться, как заставить их привести меня туда в сознании?

Постепенно я загнал себя в полные дебри и самое страшное в подобном состоянии – это смирение. Когда уже готов перестать бороться за жизнь, свободу. Да было бы ещё за что?!

Что, вообще, я имел? Существование в вечных поисках дозы? Здесь даже второй пункт отсутствует, потому как всё остальное теряло смысл. Собственной значимости, воли, желания что-либо изменить во мне никогда не было. Да я жить более или менее прилично начал только после краха цивилизации.

И всё это, лишь благодаря новым способностям. Неуверен, что смог бы протянуть до сегодняшнего дня, не будь их у меня. И вот настоящая ситуация, в которой я пребываю – самый лучший тому пример.

А жить хочется. Да, пусть даже настолько жалко, как пёс, как подопытная крыса, но жить.

* * *

Не знаю, сколько времени прошло, для меня оно показалось вечностью. Просто однажды дверь камеры распахнулась, а на пороге стоял Фёдор Игнатьевич с загадочной улыбкой на лице.

– Соскучилась по мне, молодой человек? – первым делом поинтересовался он. – У меня для вас шикарная новость: с завтрашнего дня мы с вами сможем приступить к работе. Оборудование доставили, и сейчас уже завершается его калибровка.

– Угу, – буркнул я в ответ, вначале даже не осознавая его слов.

– Вы что, не рады? – искренне удивился тот.

– Слышь, чё те надо от меня? – огрызнулся я. – Хочешь, чтобы я сплясал от счастья?

Я подскочил с нар и изобразил нечто вроде танца, с похлопыванием ладонями по бёдрам и голеням.

Охрана вроде попыталась дёрнуться в мою сторону, но Фёдор Игнатьевич придержал их рукой, мол, всё будет нормально.

– Ц-ц-ц, – покачивая головой, осудил мой поступок он. – Вы ведёте себя как быдло.

– А я и есть быдло, – совершенно спокойно буркнул я.

– Ну, как знаете, – вздохнул тот и развернулся к выходу.