Джон поднялся, взял чемодан, он показался теперь еще тяжелее.

– Что мне сказать Свете?

– Ничего не говори, – лицо у Вероники посуровело, и пухлые губы стали твердыми. – Я сама ей все скажу, понял. Все скажу сама. Она моя сестра.

Он пожал плечами. Пусть сестры разбираются между собой сами.

В этот момент в двери раздался звонок.

– Это мой художник, не волнуйся, – произнесла Вероника, – он пришел за чемоданом. Открывай дверь.

На пороге появился высокий плечистый парень в кожаной куртке и с бритым затылком. Он едва произнес «здрасте», молча поднял чемодан, развернулся, Вероника вышла вместе с ним. Дверь захлопнулась.

Джон вернулся в комнату, допил виски, посидел, размышляя о загадочности русской души, пытаясь понять смысл разговора, потом направился в темную комнату. Ему надо снова посмотреть на эту голову. У него возникли подозрения. Всю ли правду говорила ему Вероника? Записка, обнаруженная в голове, не давала ему покоя. И еще ему показалось, что в облике Вероники было что-то похожее на эту голову: курносый нос, пухлые губы. Ему надо дочитать тестамент до конца. Только тогда он поймет эту семью.

Он достал голову из шкафа, подошел к окну. Интеллектуальный лоб, чуть оттопыренные уши, пухлые губы и коротковатый нос. Это не Декарта. Но кто этот Рогов? Ученый? Значит, если при свечах в ночь на 25 июня к его губам поднести зеркальце и подождать… И если на нем появятся капельки испарения. И голова заговорит… И скажет, куда подевались сокровища. Но это все русская мистика, болезненное воображение. Джон перевел дух, вытер лоб платком. Нельзя доверять эмоциям.

Развернул листок и принялся переводить дальше:

«По воле случая одно время они были у меня в руках. До меня ими владела служительница Эрмитажа Елена Сомова. Она утверждала, что унаследовала их от своих родителей, а те – от далеких родственников, прислуживавших самой Екатерине Великой. Калиостро с кем-то из них проводил спиритические сеансы в царском дворце, вызывал духи умерших богачей, и те указывали, где хранили свои сокровища. В качестве награды за успешные сеансы Калиостро подарил ей бронзовую шкатулку с кольцами и брошами. Я видел ту шкатулку, кольца, служительница все показывала мне. Потом она сказала, что убрала ее в чемодан. Чемодан я сам относил Ледич. Но в нем шкатулки не обнаружили. Больше ничего не знаю. Меня после гибели обоих Ледич просили вернуть чемодан наследным владельцам, оставшейся дочери. Я приехал в Москву, но, к сожалению, потерял адрес. В чемодане некоторое время хранил свои книги. Эти книги, я надеюсь, останутся моей единственной дочери в наследство»…

На этом запись обрывалась. Внизу была приписка: «Экспонат из музея криминалистики. Дневник Рогова и его завещание – сплошная мистификация. Он придумал всю эту историю с сокровищами графа Калиостро. В действительности ничего этого не было. Проверено мной на основании агентурных сведений. Прокурор К. Жиров, 25 июня 19… года». Прочитать точную дату никак не удавалось, цифры все стерлись.

Джон всунул конверт с завещанием в горловину. «Всевышний, – едва слышно произнес он, – что за дела творятся в этом доме? Прокурор Жиров – это же отец Светы и Вероники! А кто этот Рогов? Не его ли это голова? И где тело? Может быть, его замуровали в стену? Если это Рогов, не он ли отец Вероники? А кто отец Светы? Тогда получается, что Света и Вероника не родные сестры?

Бр-р, ну и дела. Теперь ему понятно, почему Света не хотела, чтобы он входил в темную комнату. Скрывала от него какую-то семейную драму. Значит, ее отец взял эту голову из музея криминалистики. Он же конфисковал вещи Рогова, его книги. Все спрятал у себя дома. Голову замуровал в вентиляционную решетку, не знал, что в ней хранилось завещание».

От размышлений его оторвал звонок. Он поставил голову в шкаф, вышел в коридор, открыл дверь. На пороге стояла Света. Она его ни о чем не расспрашивала. А он ничего ей не сказал. Но с того дня Света как-то косо стала смотреть на него.

От Фэрри Рита вышла ровно в половине первого. Они уговаривали ее остаться, поезд отправлялся в двенадцать, для сна времени достаточно, еще можно посидеть, какой смысл ей возвращаться домой?

Но она отказалась. Ночевать в чужом доме не в ее правилах. Ей требовалось принять душ, надеть уютный халатик, посидеть перед зеркалом, потом полежать на диване, почитать. Это она могла сделать только в привычной домашней обстановке. А на вокзал обязательно приедет. Она все помнит и номер поезда и вагона. Обязательно приедет. В половине двенадцатого появится на перроне.

Света протянула ей связку ключей в кошельке.

– Вот возьми. Тут все. От входной двери и от каждой комнаты. Пусть побудут у тебя до нашего возвращения.

– Квартира на охране? – Рита повертела кошелек. Ей не очень хотелось оказаться в роли присматривающего.

– Да. Умеешь обращаться с ней?

– Обычная милицейская? Опустить рычажок, позвонить на пульт?

– Именно.

– А у новых хозяев есть ключи?

Света замялась.

– Есть. Но… Хозяйка вступит в свои права, когда из Лондона приедет Джон, когда все оформят у нотариуса. Такое условие.

– А Вероника?

– Что Вероника? – глаза у Светы сузились. Вопрос ей не понравился. – Чего ты о ней вспомнила? Ее ноги в этом доме больше не будет.

– Что-нибудь случилось? – Рита сделала вид, что не поняла.

– Не спрашивай меня о ней! – Света стиснула зубы, лицо у нее внезапно покраснело.

– А это ты видела? – Рита сунула руку за зеркало, достала оттуда фотографию и протянула ее Свете.

– Что это? – Света взяла фотографию, внимательно посмотрела на нее, потом перевернула. – Откуда она здесь? Наверняка Вероника, дурище, засунула и забыла.

– Ты знаешь эту женщину? – спросила Рита.

– Да, – кратко ответила Света.

– Кто она?

Света отвела глаза в сторону.

– Поставь ее обратно, – она нахмурила брови.

– А кто она? – повторила свой вопрос Рита.

– Ты эту картину помнишь? – Света указала на полотно возле зеркала.

Рита ничего не ответила.

– Это ее работа? – спросила она и откашлялась. В горле у нее запершило.

– Да.

– Она художница?

Света не ответила, а только кивнула.

– Та, с Набережной?

– Да. Она – будущая хозяйка моей квартиры.

– Ты шутишь? – удивилась Рита и резко обернулась к ней.

– Нет.

– Ты ей продала? – Она не сводила изумленного взгляда с бледного лица Светы.

– Да. Она хочет ее купить, и Джон дал согласие.

– Как ее зовут?

– Екатерина Ледич.

– Она цыганка?