– Чего стоим-то?

Шварц подсадил ее на подножку, Сашка радостно хохотнул, и они поехали. Повернувшись к Сашке, она спросила:

– А что это за мрачный дядя там, в кузове?

– Коля, что ли? – догадался Сашка. – Он не мрачный, просто разговаривать не любит. Что, понравился?

– Нет, – отрубила она.

Они ехали и ехали в тумане, все время вверх и вверх, как будто забирались в небо, но кругом была обычная земля и серые косматые силуэты – тайга, наверно. Раз сто они останавливались для каких-то проверок, но ничего не обнаруживали, так что ей все это стало потихоньку надоедать, как вдруг Сашка остановил грузовик.

– Что? – удивилась она.

– Вылезай, приехали.

Лена огляделась. Дорога, по которой они ехали, расползлась вширь, разлилась в стороны мелким черным песком. Слева высилась целая гора этого песка, у подножия которой в бессильной неподвижности покинутого механизма застыл экскаватор. Вокруг сквозь туман проступал лес.

– Ну что, расходится погода? – раздался голос Шварца с Сашкиной стороны кабины.

– Да, – согласился Сашка, спрыгивая на землю и закуривая. – Часам к одиннадцати совсем развиднеется.

– Давай поглядим, почем золото, – сказал Шварц.

Николай выбрался из кузова и тоже закурил. Она заметила вдруг, что он хромает, деревянно переставляя по песку правую ногу. Эта хромота, в дополнение к желтому глазу, особенно не понравилась ей – за всем этим угадывалось не просто несчастье, а неудача, неудача прожитой жизни, чего она не любила и боялась. Ее не устраивала неудача как итог. И страшил разум, исковерканный несостоявшейся судьбой. Без охоты она подошла к мужчинам, стала рядом. Шварц тронул ее за руку.

– Тут золото пробуют мыть, – пояснил он, – и сюда они каким-то пылесосом выбрасывают промытый песок. В прошлый раз они этим песком речку совсем перекрыли. Велели им прочистить. Но, думаю, ни хрена – золото-то дороже…

– Какую речку? – спросила она, чтоб избавиться от неприятных мыслей.

– А вот, за песчаной кучей.

– Там, что, тоже рыба водится? – удивилась она, не видя никакой речки.

– У нас везде рыба водится, – засмеялся Сашка и, повернувшись к Шварцу, сказал: – С тобой сходить, Андрей?

– А что ходить? И так все ясно: я одним глазом гляну только…

Шаги Шварца зашуршали далеко по песку, она осталась наедине с незнакомыми мужиками.

– Саш, дай закурить, – попросила она, чтобы выиграть время.

Сашка дал, но хромой все сверлил ее огненным оком.

– Почему людей нет? – спросила она, старательно делая вид, что не замечает его назойливости.

– Суббота, – сказал Сашка, – прииск закрыт.

– Тут прямо золото, что ли? – спросила она, чувствуя, как невероятный взгляд хромого грызет ее. Уж это было почище Юрочки.

– Да тут везде золото, – серьезно сказал Сашка. – Разве рыба – не золото? Страну могли бы поставить на рыбе на одной…

– Гляди-ка, эконом, – услышала она вдруг незнакомый хриплый голос. – Уж больно ты разговорчивым стал, Сань…

– Брось приставать, – сказал Сашка и загасил окурок. – Не трогай. Не твое.

Вот оно как, – подумала она, – меня, значит, меж собою уж поделили. Так вот оно твое настоящее, папа, или само настоящее стало другим?

– Ты че психуешь? – спросил Сашка, когда снова поехали. – Не любишь, когда на мозги капают?

– Не люблю.

– И я терпеть не могу, – сочувственно подхватил Сашка. – Как начнут мне мораль читать, я удушить готов.

Она засмеялась, выпуская из груди противную нервную дрожь.

– Слушай, – взглянула она на Сашку. – А зачем ты в рыбоохрану пошел?

– Как это зачем? – не отрывая взгляда от дороги, переспросил Сашка.

– Ну, не знаю, может, ты «зеленый», браконьеров сильно не любишь…

Сашка задумался:

– До браконьеров мне все равно, – сказал он наконец. – Просто это жизнь такая, понимаешь? Вот мы с тобой едем сейчас, как гуляем, а осенью, когда снег выпадет, от города в двадцати километрах – как на луне. Ни души нет, только река, да мороз, да рыба. Да медведи ходят, лощавую ее жрут до отвала. Красота! – Сашка завращал глазами, пытаясь выразить переполняющие его чувства. – А когда еще гаденышу какому-нибудь задницу прищемишь…

– Понимаю, – сказала она. – Сам процесс нравится, значит?

– Точно, – кивнул Сашка. – Сам процесс.

Он почему-то засмеялся и вдруг в упор посмотрел на нее:

– А у вас в Москве, что, все такие тоненькие?

– В каком смысле?

– Да в прямом… – правой рукой Сашка вдруг притянул ее к себе так, что ни пикнуть не успела, ни дернуться, только почувствовала, как его большая ладонь осторожно ищет под кофточкой грудь.

Она дала ему нащупать бугорок с круглой пуговкой соска (на тебе, Юрочка!), потом высвободила руку и, не вырываясь, не царапаясь, не крича, очень спокойно ударила по лицу. Сашка сразу отпустил ее и вцепился в руль, ибо машину бросануло-таки в сторону. А она, кажется, не рассердилась даже, поправила кофту и поглядела на своего соблазнителя.

Сашка, не глядя на нее, облизнул разбитую в кровь губу.

– Я не хотела до крови… Просто, чтоб ты не смел…

– А, черт, – захохотал Сашка. – Нашло на меня, как на пацана… А ты молодец. Не думал, что в Москве такие харáктерные есть…

– А ты, что, много москвичек напроверял?

Сашка заржал, будто от удовольствия:

– Не… Это я так, вообще – люблю девчонок!

– Это правильно: бабники – это научно доказано – и живут дольше, и пьют меньше.

– Да? – радостно удивился Сашка. – Это надо будет как-нибудь бабе моей втолковать…

– Кому? – удивилась она.

– Бабе моей, – повторил Сашка. – Че уставилась? Не похож я на женатого?

Она отрицательно покачала головой.

– Ну и отлично, – обрадовался Сашка. – А то я от них устаю, от женатых. Особенно, знаешь, бывают ручные совсем. Даже вот напьется человек, орлом глядит, песню орет, а ведет его – баба.

– Ну а ты, – полюбопытствовала она, – тоже ручной?

Сашка улыбнулся и лизнул разбитую губу:

– Откуда я знаю? Сама суди…

Она оценила Сашкину хитрость.

– А Шварц?

– Шварц? – увлекающийся Сашка не заметил поворота в разговоре. – Со Шварцем какая-то история. Ему бы развестись, а он живет. Ему ж ничего, кроме воли, не надо…

Она вспомнила растерянно-нежные глаза Шварца и подумала, что чутье все-таки не обмануло ее, и во всей этой истории Сашка не знает одного: как устал Шварц от своей свободы…