Бояться мне, наверное, было нечего; но проклятый поляк продолжал:

– Знаете, это в Гельсингфорсе пани Изольда – экзотика, в столице на такую, как она, и не посмотрят. В Петербурге есть куда похлеще – и итальянки, и китаянки, и даже негритянки – например, у мадам… Впрочем, я вам про это все подробно расскажу. А сейчас стали популярны «французские горизонталки»[30] – это дамы, искусные с самых разных… э-э-э… концов. Мне лично больше всего нравится мадемуазель Луиза. Но они подороже будут – аж по пять рублей, больше по закону нельзя, ну и плюс чаевые, которые надлежит вносить заранее на ту же сумму или поболее.

– Да нет у меня таких денег, – сказал я с огорчением. Конечно, я надеялся на «амуры» с дворцовыми служанками. Но кто знает, какие там царят нравы… Да и если даже выгорит что-либо, то «выучка» у них, естественно, всяко похуже будет, чем у профессионалок.

– А вот с этим я вам смогу помочь. Причем ничего предосудительного вам делать не придется. Разве что рассказывать иногда про то, что происходит во дворце и, по возможности, на вашей эскадре. За это вы будете получать двести рублей в месяц серебром, плюс еще дополнительно, если ваши сведения окажутся особо ценными. И вот ваш аванс, – и он выложил на стол кошель, из которого раздался приятный сердцу звон. – Сто рублей, копеечка в копеечку.

Как пел Высоцкий, «этим доводом Мишка убедил меня, гад». Я взял кошель – он оказался довольно тяжелым, открыл его и увидел в нем золотые империалы. Пересчитывать их я не стал – вряд ли бы они меня стали обманывать на этом этапе – и сунул его себе в карман. И вдруг меня поразила мысль – любить Родину не обязательно, находясь на ней физически. Взглянув на Зигмунда, я спросил:

– А мне можно будет уехать в Англию? Ну, как Елизавете и ее другу?

То ли поляка развезло, то ли он расслабился после того, как я согласился на сотрудничество, но заговорил он уже наполовину по-польски:

– Пока нет, пане Валентыне, пана нам тшеба[31] тут. Может, пужней[32]. А пока вы, прошу вас, ответите мне на несколько вопросов. После я оповядам[33], к кому вам следует обращаться в Петербурге – и с новинами, и за вашей… оплатой. Ну и, как обецано, – он произнес это слово именно так, – про самых лучших «вертикалок» и других экзотических барышень в Петербурге.

23 октября, Бреслау, прусская Силезия.

Гостиница «Цум Штерн»

Полковник Прусской армии Хельмут Карл Бернхард фон Мольтке, глава Генерального штаба IV Армейского корпуса

В дверь моего номера постучали.

– Войдите! – крикнул я, на всякий случай выдвинув ящик письменного стола, где лежал небольшой «походный» капсюльный пистолет. Моя служба в Турции приучила меня всегда держать под рукой оружие.

Визитер был одет в цивильное – как, впрочем, и я. Высокий, белобрысый, с открытым, улыбающимся лицом. Только глаза его были умными и цепкими, и они резко контрастировали с его простоватой внешностью. Он поклонился и представился на чистом немецком языке, да еще и с гамбургским акцентом:

– Капитан Никлас Арнинг, к вашим услугам!

Да, не похож он был на посланца из России, которого я ожидал. Пожав ему руку, я предложил:

– Господин капитан, вы голодны? Здесь неплохо готовят.

Хозяйка, дородная фрау Фитцек, отвела нас в отдельный кабинет на втором этаже – именно там мы с супругой обыкновенно обедали, когда наведывались в Бреслау, а фрау Фитцек всегда обслуживала нас сама. Вот и сейчас она поставила на стол две глиняных кружки темного пива из соседней пивоварни, приняла заказ и ушла.

Как только за ней закрылась дверь, я повернулся к капитану и, чтобы проверить свою гипотезу, перешел на мой родной шлезвигский диалект – он был схож с гамбургским:

– Надеюсь, вы меня нашли без проблем?

– Так точно, господин полковник! – с улыбкой ответил тот на диалекте. – Но прошу извинить, я давно уже не говорил на родном языке.

– А я думал, что ваш родной язык русский, – продолжил я, перейдя на «хохдойч».

– Мой отец – из старой гамбургской семьи. Моя мать – русская. Родился я в Гамбурге, но с двенадцати лет жил в Москве. Так что родных языков у меня два – русский и гамбургский Platt[34]. С хохдойчем я впервые познакомился лишь в детском саду.

– Неужто в Гамбурге тогда уже существовали детские сады? Это же новое веяние. Кстати, у нас в Пруссии они запрещены. Считается, что они поощряют атеизм.

Капитан чуть улыбнулся.

– Странное решение. Я, например, верю в Бога.

Увидев, что он не собирается отвечать на мой первый вопрос, я перевел разговор на другую тему:

– А вы не родственник гамбургскому сенатору Арнингу?

– Родственник, – улыбнулся тот. – Но дальний.

Я поймал себя на мысли, что капитан мне определенно начинает нравиться, и почувствовал, как мое раздражение быстро улетучивается…

А началось все с того, что неделю назад я отправился из Магдебурга в отпуск в свой замок в Крайсау, что недалеко от Швайдница[35]. Но на вокзале меня нагнал лейтенант и передал телеграмму от военного министра генерал-лейтенанта фон Вальдерзее с распоряжением посетить его в четыре часа дня.

В Берлин поезд прибыл, как обычно, с опозданием (как у нас шутят – по прусским поездам можно ставить часы, вот только они всегда будут отставать), и я еле-еле успел в министерство, дав поручение своему адъютанту, лейтенанту Штайнмюллеру, позаботиться о билетах на ночной поезд – ведь я, наученный горьким опытом, рассчитывал провести в ожидании не менее трех-четырех часов. К моему удивлению, министр принял меня сразу.

– Господин полковник, мы получили письмо от командования турецкой армии с просьбой прислать вас для проведения инспекции укреплений Силистрии. Ведь именно вы в свое время спроектировали их и наблюдали за строительством.

– Так точно, эксцелленц! С моей помощью турецкие фортификаторы возвели новые бастионы и укрепили старые. Именно во время штурма вновь построенных бастионов в прошлом году русские войска и понесли наибольшие потери.

– Но вы, кажется, собирались в отпуск?