— Домой съезжу. Почищу хату немножко. Там мусора еще много. Завтра кафель куплю — и тогда уж воткнусь с головой. А сегодня — так, подготовлю кое-что. И переодеться надо.

— Выбери у меня что-нибудь, — предложил Макаров. — Тебе ж мое впору? Ну вот. У меня барахла незнамо сколько, тоже назло людоедочке затоварился, а почти ничего так и не надевал… Дурь какую-то накупил, совершенно некуда носить, я ж все время на работе. Или свои тряпки сюда тащи! Че они там в ремонте пылиться будут? Точно, тащи их сюда! Ты ж поживешь у меня еще, правда? Ты ж не бросишь лучшего друга на растерзание одиночеству?

— Трепло ты, Володь, — с удовольствием отметил Павел. — Трепло и бабник, одинокий ты наш… Но я тебя все равно не брошу. Пока. А потом — как себя вести будешь.

— Буду! — горячо пообещал Макаров. — Только ты не очень долго с мусором там разбирайся. А то я что-то быстро соскучиваюсь, честное пионерское…

Павел тоже быстро «соскучивался». После института они виделись нечасто — Макаров сразу уехал домой, хоть и были хорошие предложения насчет работы, но далеко от матери он жить не хотел, а она не хотела уезжать далеко от могилы мужа. А Павла носило по всей стране, да и за ее пределами, когда он начал работать в МЧС. С тетей Лидой и то виделся только раз в два-три месяца, когда вырывался на недельку между командировками, и так же, между командировками, привел Галину к тете Лиде. Тетя Лида уже старенькая была, болела часто, вот он и привел молодую жену в дом, чтобы помогала, присматривала, заботилась в его отсутствие. Ах, идиот чертов.

Злость, как бывало почти всегда, прибавила ему сил, и с запланированными на сегодня подготовительными работами в квартире он справился неожиданно быстро — еще и двенадцати не было, а Павел уже вынес на помойку ободранные обои, оббитый старый кафель и массу каких-то гнилых досок и пустых коробок, оставшихся от прежних хозяев на двух балконах. Потом долго стоял под душем — горячая вода сегодня шла, — потом порылся в сумках, соображая, во что бы переодеться, обругал себя за то, что так и не купил утюг, выбрал не слишком мятые летние штаны и совсем не мятую новую футболку, решил все-таки последовать совету Макарова и перевезти к нему вещи до поры, отволок барахло в машину и с чувством выполненного долга покатил к другу, по пути заезжая в какие-то магазины, — не покупал ничего, просто так, разведка на местности.

А потом выяснилось, что спортивный клуб «Федор» оказался тоже почему-то по пути, и Павел притормозил и возле него тоже. Зайти, что ли? Двадцать минут второго. Зоя сейчас в зеркальном зале гоняет своих «жирных тётьков», а карликовые бегемоты потихоньку расползаются с балкона, уступая наблюдательный пункт Серому. Вот ведь не повезло, ч-черт… И чего ж ему так не везет-то? Чужое лихо ветреное, а зацепило, как багром за ребро. Наверное, с его психикой что-то сильно не так. Наверное, следует подлечиться.

Ладно, лечиться будем потом. А пока можно еще разок выйти на этот дурацкий балкон, посмотреть издалека… Так, на всякий случай. Может, на самом деле там и нет ничего интересного, может, придумал он сам, как всегда, что-то интересное на ровном месте… Как говорит Макаров, лучшее средство от любви с первого взгляда — это посмотреть второй раз.

Павел повертел головой, — полированного корыта рядом с клубом не было. Понял, что обрадовался этому, — и тут же устыдился своей радости. Господи помилуй, да что ж это он себя так ведет-то? Ему все-таки уже не пятнадцать лет!

Когда ему было пятнадцать лет, он сильно страдал от безответной любви. Даже стихи начал писать, но тетя Лида это дело пресекла в момент. Ознакомилась с одним его произведением — тоска, одиночество, душа страдает, сердце рыдает, она не вернется, жизнь разобьется и все такое — и утешающе сказала:

— Это еще полбеды, ты, Павлик, хоть не совсем глупый, у других-то еще смешнее получается. Чистые гормоны, никакого таланта. Ты лучше спортом посерьезней займись, очень помогает.

Тогда он за «никакого таланта» обиделся на тетю Лиду. Но как раз тогда же и спортом занялся посерьезнее… Действительно, помогло.

Пойти, что ли, спортом заняться? Тут у них замечательные тренажеры есть, он вчера видел. А уж после тренажеров — на балкон, проверять впечатление. Когда Зоя вчера работу закончила? В три. Время еще есть, прорва времени, за пару часов он сумеет так умотаться, что второй взгляд будет абсолютно трезвым.

Павел уже собрался выходить из машины, когда увидел Зою. Она появилась из дверей клуба, глянула на часы и направилась в его сторону. Нынче Зоя была не топ-моделью, а обыкновенной девчонкой в невыразительной какой-то одежке — серенькое платье мешком, серенькие тряпочные тапочки на шнуровке, вместо сумки — серенький тряпочный мешок с веревочными ручками… Но Павел ее сразу узнал. Теперь, наверное, он ее в любом виде узнал бы — хоть в парандже, хоть в медвежьей шкуре, хоть в глубоководном скафандре. Пластика у нее была очень узнаваемая. Всегда. Как бы она ни двигалась, как бы ни бегала, прыгала, плясала, кривлялась, ходила, виляя бедрами и раздраженно дергая длинным тигриным хвостом, — в любом случае это была только ее пластика, больше никто не мог так бегать, прыгать, кривляться и дергать хвостом. Иногда это и с голосом бывает. Слышишь голос — и аж сердце щемит, хотя вроде бы человек и не говорит ничего такого. Обертона, что ли, какие-то особенные? Такому голосу веришь раз и навсегда, человек с таким голосом становится для тебя на всю жизнь гуру. Хорошо, если это тетя Лида. А если проповедник какой-нибудь безумной секты?

Сейчас Зоя шла неторопливо, но в то же время как-то деловито и целеустремленно. Прямо к нему. Или не к нему? Павел опять покрутил головой — нет, керосинки Серого в обозримом пространстве не было. И он уже хотел выйти из машины, но тут откуда-то сбоку Зое наперерез выскочил смешной тип в ярких клетчатых шортах, просторной желтой футболке и зеленых босоножках на белые носки. Светло-желтые волосы были подстрижены, как у какой-то французской певицы семидесятых годов — длинное каре с челкой ниже бровей. А на шее — детская фенька, что-то вроде обломка кирпича на веревочке. Павел сначала даже подумал, что это девочка, — ну, нескладная немного, ну, костлявая… Что ж, бывает. Наверное, тоже у Зои позаниматься хочет. Если нормальной фигуры не досталось — так хоть двигаться научится.

Смешной тип окликнул Зою, и Павел понял, что это никакая не девочка, это типичный мальчик, причем — не сказать, что слишком юный. Зоя остановилась на мгновение, повернула голову в сторону смешного типа, молча отвернулась и опять неторопливо, но целеустремленно пошла своей дорогой. Тип удивленно глянул ей вслед, помедлил в нерешительности, но все же кинулся за ней, забежал вперед, стал что-то говорить, активно жестикулируя. Зоя, равнодушно поглядывая по сторонам, обогнула его, как неодушевленный предмет, но не успела сделать и пары шагов, как смешной тип схватил ее за руку и сильно дернул назад. Это уже не смешно.

Павел выскочил из машины и бросился к Зое, но та и сама кое-какие меры приняла: грамотно саданула носком серой тапки волосатому под колено, смазала серой тряпочной сумкой по морде и, сложив пальцы свободной руки в кукиш, резко воткнула этот кукиш ему в солнечное сплетение, — все это одновременно и очень быстро. Вряд ли это было опасно, да и ничего особо болезненного, наверное, тоже не было, но волосатый охотно рухнул на колени, согнулся, хватая воздух открытым ртом, и почему-то принялся гладить свое лицо дрожащими руками. Зоя стояла над ним совершенно спокойная, дула на большой палец левой руки, в правой покачивала тряпочную сумку. Наблюдала.