Назад они летели немного медленнее, и Ренкин после посадки был холоден с Левитасом. Лоуренс, уже не заботясь, что может показаться невежливым, похвалил и погладил винчестера, но это не помогло. Несчастный дракон съежился в уголке двора. Делать было нечего. Воздушное командование отдало его Ренкину, и Лоуренс не имел никакого права выговаривать офицеру того же звания и с большей выслугой лет.

Новую сбрую Отчаянного аккуратно сложили на двух скамейках. Шейную постромку украшало его имя, выведенное серебряными заклепками. Сам Отчаянный, задумчивый и немного грустный, снова сидел за оградой и смотрел, как заходит солнце над озером. Лоуренс тут же понес ему свой подарок.

Отчаянный пришел от подвески в такой восторг, что им обоим снова сделалось весело. Белый металл так и светился на черной шкуре. Дракон держал щиток передней лапой и упивался видом жемчужины, расширив зрачки, до предела.

— Как же я люблю жемчуг, Лоуренс! — Он благодарно потерся мордой о своего капитана. — Как он красив! Но это, должно быть, ужасно дорого?

— Ни пенни бы не сбавил, лишь бы посмотреть, как ты радуешься. Пришли призовые деньги за «Амитье», и мой карман теперь полон. Собственно, с меня причитается, потому что больше половины денег мы получили за твое яйцо, которое нашли на борту.

— Ну, я тут ни при чем, хотя и рад, что так вышло. Уверен, что ни одного французского капитана не полюбил бы так, как тебя. Я так счастлив! Ни у кого больше нет такой замечательной вещи. — Отчаянный свернулся вокруг Лоуренса со вздохом глубочайшего удовлетворения.

Лоуренс взобрался на переднюю лапу и сел, любуясь его блаженством. Да, если бы «Амитье» не задержалась в пути и не попала в плен, Отчаянный достался бы французскому авиатору. Раньше Лоуренс как-то не задумывался об этом. Сейчас француз, наверное, клянет свою злую судьбу. Он, конечно же, уже знает, что яйцо захватили вместе с кораблем, хотя вряд ли слышал, что из этого яичка вышел империал, на которого благополучно надели сбрую.

Зрелище убранного драгоценностями дракона прогнало прочь остатки его горестей и тревог. Что бы ни случилось в дальнейшем, Лоуренс никогда больше не пожалуется на поворот судьбы, осчастлививший его за счет французского бедолаги.

— Я и книги тоже привез, — сказал он. — Не начать ли нам с Ньютона? Я нашел английский перевод его труда о началах математики, но предупрежу тебя сразу: мне совершенно недоступен смысл того, что я буду тебе читать. Из всей математики я постиг только те навигационные крохи, которые мои учителя с трудом вдолбили в меня.

— Да, начинай, пожалуйста. — Отчаянный на миг оторвался от созерцания своих новых сокровищ. — Уверен, вместе мы одолеем эту премудрость.

На следующее утро Лоуренс встал чуть пораньше и позавтракал в одиночестве, чтобы выиграть немного времени перед тренировкой. Вчера вечером он внимательно осмотрел новую сбрую, изучил каждый стежок, испробовал на прочность все кольца. Отчаянный заверил его, что в носке сбруя очень удобна и что механики прислушивались ко всем его пожеланиям. Решив, что небольшое вознаграждение будет здесь только уместно, Лоуренс произвел быстрый подсчет в уме и отправился в мастерские.

Холлин уже работал в своей клетушке и сразу вышел к нему.

— Доброе утро, сэр. Надеюсь, сбруя в порядке?

— В полном. Могу только похвалить. Она просто великолепна, и Отчаянный целиком ее одобряет. Прошу передать всем, что при выплате жалованья добавлю каждому лишних полкроны.

— Благодарю, сэр, вы очень добры. — Холлин обрадовался, но не особенно удивился, и Лоуренс остался очень доволен. Для людей, всегда имеющих возможность выпить в деревне, лишняя порция рома или грога не диво, и платят солдатам и авиаторам лучше, чем морякам, поэтому он не знал точно, сколько следует дать им на чай. Он хотел вознаградить механиков за усердие, не создавая при этом впечатления, будто покупает их преданность.

— Вас, мистер Холлин, хвалю особо. Сбруя Левитаса выглядит намного опрятнее, и сам он лучше ухожен. Я в долгу перед вами, поскольку знаю, что в ваши обязанности это не входит.

— Пустяки, — широко улыбнулся Холлин. — Малыша это делает таким счастливым, что я прямо-таки рад ему услужить. Всегда теперь буду за ним присматривать. Сдается мне, он у нас одинок, бедняга.

Лоуренс ни за что бы не стал критиковать другого офицера перед механиком, а потому сказал:

— Не сомневаюсь, что он благодарен вам за внимание, — сказал он, — и я тоже буду очень признателен, если вы найдете для него время.

С этой минуты он утратил возможность заняться Левитасом или каким-либо другим посторонним делом. Селеритас счел, что хорошо изучил Отчаянного, и теперь, когда тот получил новую сбрую, принялся за него всерьез. После ужина Лоуренс сразу валился в постель, а на рассвете его будил кто-то из слуг. За обедом он едва заставлял себя поддерживать самую немудреную беседу. Каждый свободный момент он дремал на солнышке рядом с Отчаянным или лежал в горячей банной купели.

Селеритас был безжалостен и неутомим. Он без конца отрабатывал какой-нибудь поворот, пике или короткий бомбардировочный вылет, во время которого низовые условно бомбили цели, расположенные в долине. Долгие часы посвящались оружейной подготовке — Отчаянному даже глазом не полагалось моргать, когда у него за ушами давали залп из восьми ружей. При командных занятиях он должен быть смирно стоять на месте, когда на него карабкались или что-то делали с его сбруей. День завершался очередным экзаменом на выносливость, и Отчаянный наматывал бесконечные круги над долиной. Время, которое он способен был продержаться в воздухе на максимальной скорости, увеличилось почти вдвое.

Даже в те промежутки, когда Отчаянный восстанавливал дыхание, распластавшись на учебном дворе, тренер заставлял Лоуренса лазать по его сбруе или по вделанным в скалу кольцам. Так капитан приобретал навыки, которые каждый авиатор вырабатывает в самые ранние годы своего ученичества. Это, в общем, не так уж отличалось от лазания по вантам в шторм, если представить себе корабль, идущий со скоростью тридцать миль в час, способный в любой момент повернуть или перекувырнуться. Первую неделю руки у него то и дело срывались, и если бы не сдвоенные защелки-карабины, Лоуренс уже раз двадцать разбился бы насмерть.

Потом их освободили от ежедневных полетов и передали старому капитану Джоулсону для отработки воздушной сигнализации. Сигналы для типовых сообщений, подаваемые флажками и вспышками, были почти такие же, как на флоте, и Лоуренс их заучил без труда. Существовал, однако, еще и длиннющий список экстренных сигналов для быстрой связи. Некоторые из них включали в себя до шести флажков, и все это требовалось вызубрить наизусть, так как капитан не может полагаться целиком на своего сигнальщика. Точный момент приема и выполнения приказа имеет наиважнейшее значение, поэтому и капитан, и дракон должны разбираться в сигналах. Сигнальщик нужен больше для страховки; в его обязанности входит передача сигналов своего капитана и оповещение о сигналах других боевых единиц, но отнюдь не перевод всех поступающих сообщений.