Львов не ошибся: ровно через две недели в Петроград прибыл поезд, задрапированный черными траурными полотнищами. Георгиевские кавалеры, удачно оказавшиеся в Тифлисе, встали в почетный караул у гроба с телом великого полководца и любимца всей русской армии и лишь в Александро-Невской лавре сдали свои посты солдатам конно-похоронного полка[88].

А в Тосно их уже ждали. С радостью и с торжественным банкетом, разве что – без фейерверка. И на этом-то банкете произошла странная и удивительная беседа.

– …Я все понимаю, ребята, но мне, и правда, очень нужны эти пятьдесят тысяч!

– Да ладно, ладно, Сань, ты успокойся. Ну, надо – так надо, выдадим. Верно, Борь? – и Львов вопросительно посмотрел на Анненкова.

– Я же не отказываю, – развел руками тот. – Но, граждане хорошие, нельзя же так разбазаривать бабло. Ты хоть объясни, Шур, на кой они тебе сдались? Чего ты прикупить хочешь?

– А какая тебе разница?! – вдруг обиделась Сашенька. – А вот просто так дать нельзя? Жмешь? Жидишь?

– Слушай, малыш, но вообще-то… – начал, было, Глеб, но Борис перебил его:

– Сашка, ты – классная подруга и все такое, и деньги я тебе хоть прямо сейчас дам. Да прямо сейчас и дам… – Он крепко взял ее за руку. – Пошли.

В своем кабинете он открыл сейф и вытащил несколько пачек:

– Вот. Забирай. Тут даже больше. Но, – сверкнул он глазами и жестко произнес: – с этого момента конец моему тебе полному доверию. Ты мне… – Тут он взглянул на Глеба и поправился: – нам не доверяешь, так что и мы тебе больше не можем.

Хаке тоже посмотрела на Львова. Тот смущенно молчал, но ей стало ясно: Глеб согласен с Борисом. И поддерживает его решение. Она снова посмотрела на Анненкова, который хранил суровое молчание и… расплакалась.

Женские слезы – оружие, от которого нет защиты. Оба современника кинулись к девушке и принялись ее утешать. А она все ревела и ревела, заливая слезами их парадные мундиры. А потом вдруг выпалила:

– Гименопластика мне нужна, ясно вам?!

– Что?!! – охнули оба в унисон. – Чего тебе нужно?!!

Из дальнейшего разговора выяснилось, что по пути из Тифлиса Сталин сделал Сашеньке предложение.

– А он же – с Кавказа! – хлюпала носом боевая подруга. – Там если не девочка – из дому на другой день выгоняют.

– Гм-м, – хмыкнул Борис. – Саня, а ты палку не перегибаешь? Он все-таки коммунист, большевик…

– Наверное, нет, – хмуро сказал Глеб. – Знаешь, коммунизм – коммунизмом, а вот традиции просто так из сердца не вытравишь. Он ведь оба раза женился на девственницах… – Подумал и добавил: – И еще: на каждый роток не накинешь платок, так что раньше или позже ему про наш любовный треугольник станет известно. Одно дело, если он сам будет знать, что нашу Сашку девочкой взял, и совсем другое, если…

Глеб не договорил, но Борис понял: друг прав. Он снова приобнял Сашеньку:

– Слушай, а разве это уже делают? Я, понятное дело, не специалист, но мне казалось, что это все позже началось. И значительно позже, нет?..

– Ну, да, конечно, – кивнула Александра и снова шмыгнула носом. – Только я знаю, как это делается. В ординатуре я и ассистировала при таких операциях и даже сама оперировала… два раза.

Из дальнейшего рассказа Анненков и Львов узнали, что ординатуру девушка проходила в элитной клинике пластической хирургии и только потом, люто возненавидев порядки в этой самой клинике, ушла в «скорую». Но теперь эти знания могут ей здорово помочь, чем она и собирается воспользоваться…

– А деньги мне нужны, чтобы самой толкового хирурга нанять, причем выбрать такого, чтобы и сделал все «на отлично», и не болтал потом…

– Ну, знаешь, – усмехнулся Глеб. – Ты выбери такого, чтобы сделал все «на ять», а уж о том, чтобы он потом не болтал, я позабочусь. Проведу, так сказать, разъяснительную работу…

Сашенька посмотрела на страшное, изборожденное шрамами лицо Львова и кивнула. Если тебя просит молчать ТАКОЙ человек – лучше вообще разучиться говорить…

– … Ты совсем охренел?! Это по-твоему – «разъяснительная работа»?! Ты чего творишь?!

– Ну чего ты выступаешь? – Львов удивленно посмотрел на свирепого Анненкова. – И газетой с некрологом мне не тычь. Что я ее – не читал? Читал… и считаю, что все написано верно. Вот только после слов «…закатилось солнце русской хирургии» я бы еще добавил: «и все – из-за очень длинного языка».

– Нет, ну ты точно – псих! – устало произнёс Борис.

– Сказали мне в военкомате и послали служить в спецназ! – огрызнулся Глеб привычно.

– Ты хоть можешь объяснить: на кой черт ты его грохнул?

– Так я ж этому Введенскому[89] по-хорошему сказал: такие операции надо держать в тайне. А он: «Я статью напишу! Это новое слово в хирургии!» А потом еще и ноги об меня вытирать принялся: «Вы своим солдафонским умом просто не можете понять все значение подобных операций!» И заявляет, что завтра же отправит материалы в какой-то научный журнал. Приоритет, видите ли, застолбить хочет…