Шляпа – это антимаскировка. Я снимаю ее, когда хочу остаться неузнанным. Это удивительно, и это работает. Без шляпы я могу смешаться с толпой лысых людей в очках и бродить среди них, и на меня не будут пялиться и спрашивать: «Это же вы? Распишитесь тут. Это для моей жены. Она мне не поверит».

Не то чтобы мне было до этого дело. Но иногда мне хочется выйти из дома и купить тюбик клея и гаечный ключ.

Без шляпы я могу не брать с собой ручку.

О школьных годах, разбитых коленках, первой работе, ладане, рождественских роботах, любимых книгах и других нерабочих вопросах

Программка сценической адаптации «Угонщиков» от Боба Итона, март 2002 года

Это всё правда. Но всё равно вряд ли я когда-нибудь смогу описать магию первого визита в большой магазин. Это случилось в дотелевизионную эру (по крайней мере, обычным людям телевизор тогда был недоступен). Ничто не готовило меня к этому буйству цвета и звука, к бесконечным, бесконечным рядам игрушек, к огням. Эти картинки навсегда остались в моей голове.

«Угонщиков» я начал создавать, когда мне было четыре или пять. Мама взяла меня в Лондон, чтобы сделать покупки к Рождеству. Представьте себе: я жил в деревне из примерно двадцати домов. У нас не было электричества, а воду мы брали из колонки, общей с соседним домом. И вдруг я оказался в Лондоне перед Рождеством, в огромном универмаге «Гамаджес». Я до сих пор помню его так ярко, что у меня свет из ушей литься должен. Закрывая глаза, я всё еще слышу шелест полотняных облаков, которые кое-как ползли мимо «аэроплана» в отделе игрушек. Он вез нас, детей, к Отцу Рождество. Его я, конечно, не помню, как не вспомнил бы лик Бога.

Потом, опьяненный новыми ощущениями, я потерялся. Обезумевшая мама нашла меня, когда я катался на эскалаторах и смотрел на цветные огни, открыв рот.

Примерно тридцать пять лет ничего не происходило, а потом я написал «Угонщиков», историю маленьких человечков, которые считают огромный универмаг целым миром. Думаю, что моими руками на клавиатуре тогда управляла моя пятилетняя голова. Я помню, как таинствен мир в этом возрасте. Ничто не имеет смысла. Всё поражает.

Так же себя чувствовали и номы, которые пытались найти смысл своей замкнутой вселенной, не пользуясь картой. Что означает «Снижено до предела»? А «Собак держать на руках»? Чтобы понять, что значат эти слова, нужно, ну, понять, что они значат. Конечно, почти все мы воспитаны людьми, которые помогли нам заполнить эти провалы, но номам пришлось до всего доходить своим умом… и у них вышло неправильно. Они сделали невозможное, потому что им никто не сказал, что это невозможно.

Потом появились «Землекопы» и «Крылья», трилогия была закончена, и за нее отвечал уже я. Но первая книга была написана для мальчика на движущейся лестнице.

(Конечно, фантазии бывают разными. Шесть лет назад переводчица сказала мне, что перевести эту книгу на русский будет очень сложно. Я уточнил: неужели русским детям так сложно поверить в маленьких человечков? Она ответила, что проблема не в этом. Они просто не поверят в магазин, где полно товара.)

«Воспоминания с детской площадки. Избранные детские воспоминания знаменитостей. В поддержку средней школы Элангени и начальной школы Честнат Лейн, Эмиршем», под ред. Ника Гаммажа, 1996 год

Фоти Грин находится рядом с Хай-Уикомом, в Чилтернсе. Я там жил, когда учился в начальной школе. Там я научился плеваться, жить с разбитыми коленями и убегать. Родители у меня были чудесные – из тех родителей, которые забирают тебя с уроков и везут в Лайм-Риджис искать окаменелости. Однажды мы были в месте, которое называется Черч-Клифф. Папа принес ведро и велел мне собирать улиток. Мы поставили ведро улиток на заднее сиденье – к счастью, оно не опрокинулось, и поделились со всеми соседями. Быть ребенком в Фоти Грин было здорово.

Моей любимой площадкой для игр была – и до сих пор остается – Раундхед Вуд, хотя теперь там стало меньше деревьев и больше колючей проволоки. Мы вчетвером или впятером носились там, как орущее многоногое чудовище, строили лагеря, карабкались по деревьям, катались на велосипедах вокруг маленького мелового карьера посередине и каждый день немного подрастали. Это место бывало лесами, джунглями и даже другими планетами. И оттуда было слышно, если мама звала.

Была одна игра, заключавшаяся в том, что нужно было взобраться на буковое дерево, встать в развилке ветвей и прыгнуть примерно на пять футов, на другое дерево с гладким стволом. Важно было сразу же вцепиться в него руками, чтобы не упасть в колючие кусты в десяти футах под тобой. А потом, успешно приклеившись к дереву, ты сползал по нему вниз, крася штаны в зеленый.

Представьте себе это торжественное шествие детей… вверх – прыжок – шлеп ш-ш-ш-ш или прыжок – паника а-а-а-а-а.

Как вы понимаете, в те дни нам приходилось развлекать себя самостоятельно.

К шестидесятилетию Холтспурской школы (1951–2011), 2011 год

Я не любил начальную школу. Я поступил в нее позже других. Не то чтобы я был тупицей, но всё же относился скорее к козлищам, чем к агнцам. Х. В. Тейм, наш директор, очевидно, верил, что способен на глаз определить, в какую среднюю школу попадет тот или иной шестилетний мальчик или девочка – и поскольку я был козлищем, определил меня в неудачники. Моя мама не собиралась этого терпеть и сделала то, что делают многие матери, – нашла учителя, который бы мне помог.

Я помню день объявления результатов экзамена «11+», когда Х. В. Тейм ходил по классу и рассказывал, куда мы денемся дальше. Когда я вылез из-за парты и вышел из класса, чтобы рассказать о результатах родителям, повисла тишина. Я оказался единственным козлищем среди сдавших экзамен.

Х. В. Тейму посвящена книга «Избран в шесть лет», но если бы моя мама была учительницей, она бы тоже стала директором.

Разумеется, я помню директора своей начальной школы, Х. В. Тейма, огромнейшего человека. Миль шесть ростом, как я сейчас припоминаю. Он первым ввел половое просвещение для учеников старших начальных классов, и я отлично помню, как в одиннадцать лет возвращался домой после его урока, который мы все ожидали с тревогой и волнением. Я шел домой, пинал осенние листья и взвешивал в голове вероятности и возможности. К большой своей радости, я решил, что он, очевидно, не прав.

Честно говоря, я вспоминаю Холтспурскую школу не слишком тепло, но, возможно, дело в том, что я был идеальным воплощением раздолбая и мечтателя. По счастливой случайности я выжил, а талант к мечтам, как я обнаружил впоследствии, может приносить неплохие плоды, если взять его под контроль. То, что нас не убивает, делает нас сильнее. На самом деле это была довольно приличная школа. Со временем ты сам начинаешь выбирать, через какие очки рассматривать свои воспоминания, в зависимости от настроения.