осталось счастье, свобода и брат. Метели замели дорожки к дому, отрезали путь к счастью. В завывании вьюги ей слышался вой голодных волков и собак, пророчащих беду. Так злая зима грозила предстоящими испытаниями.

Вскоре Айше получила от Марии очередное письмо:

«Здравствуй, Айше!

У меня есть новости об Усеине. Ко мне заходил служивший вместе с ним фронтовик по фамилии Рыбак, который рассказал, когда последний раз видел моего мужа. Рыбак тоже был в окружении в 1941 году, как и наш земляк Мемет. Вот что он поведал:

– В августе 1941 года под Киевом наша армия попала в окружение. Среди солдат была паника. Все бросились врассыпную. Кукурузное поле, в котором мы прятались от фашистов, начали бомбить. Мы стали прорываться к своим в сторону Харькова. Нас было шесть человек. Вокруг немцы, а так как немец ночью спит, мы пробирались по ночам. Сам я из местных, из Харьковской области, и эти места знаю. По пути к нам присоединились другие солдаты окруженцы. Увидев деревню, мы посылали кого-нибудь в разведку: есть ли там немцы. Потом просили у жителей провизии. Шли, вернее, больше ползли, дальше, приходилось преодолевать водоёмы. Плавать не все умели, а Усеин хорошо плавал, он помогал солдатам переплывать речки. Сначала одному поможет, потом за другим вернётся. Оставалось немного идти до своих, но мы попали под миномётный огонь. Я получил ранение и очнулся в чьей-то избе. Меня спасли местные жители одной деревушки неподалёку. Я спрашивал тогда у моих спасителей:

– Не видели ли вы там других наших солдат?

Они ответили:

– Мы никого не видели, на тебя вот наткнулись, козу свою искали. Видим, лежишь и стонешь. Мы тебя под ручки и бежать, а то на немцев могли нарваться.

Пролежал я у них до середины сентября, потом добрался до наших. Как раз в это время под Харьковым собрались «окруженцы», те, кто выжил и вышел к своим. Потом мы получили пополнение, и нас отправили на фронт. Не знаю,

что стало с Усеином и другими бойцами, я их больше не

видел. Вот зашёл узнать, где он, жив ли?

– В октябре 1941 года я получила извещение, что он пропал без вести, – ответила я, – и вскоре объявился наш земляк из Таракташа, Мемет. Он тоже с Усеином прятался в кукурузном поле.

– Да. Мы служили с ним в одном отделении стрелковой дивизии. Я знаю его. Он живой?

– Сейчас неизвестно, где он. Наверное, выселили его тогда же, в 1944 году.

– Значит, Усеин не вернулся… Может, он там, под Харьковом, и погиб? – предположил Рыбак.

– Нет, я не верю, что погиб, – ответила я, – я надеюсь, что вернётся. Вы же вернулись. Может, его тоже кто-то спас. А может, он попал в плен?

– Нет, это невозможно, он говорил мне: «Я им живым не дамся». Во-первых, коммунистов в плен фашисты не брали, сразу расстреливали – мы это знали наверняка. Во-вторых, Усеин говорил: «Коммунисты не сдаются. Семью и партию позорить не буду». У него была винтовка, он пулю себе припас для этого дела. Мы ведь своё боевое оружие не бросили, хотя многие тогда побросали и петлицы срывали, когда бежали со страху куда глаза глядят. Да-а-а, в первый год войны страшно было с непривычки, но потом попривыкли, осмелели и начали гнать фашиста с земли нашей. После непродолжительной паузы он продолжил:

– Так вот что, Мария. Мы с вашим мужем, когда ещё прятались в кукурузном поле, договорились: кто из нас выживет, придёт к семье и расскажет о том, как всё было и что мы геройски сражались. Усеин храбрый и отчаянный. Он и не думал сдаваться или бежать, чтобы скрыться. Он всегда говорил: «Надо прорываться к своим, мы не можем, как трусливые зайцы, прятаться в норах». Хороший он человек, ваш муж. Всегда буду помнить, и, дай Бог, может, свидимся.

– Спасибо вам, за добрую весть о моём муже. Я тоже надеюсь и жду.

Вот, Айше, я передала тебе наш разговор – слово в слово. Мы будем ждать Усеина несмотря ни на что! Пиши, как ты, как здоровье? У меня всё хорошо, дети растут. Я работаю.

Пока, ваша Мария».

Прочитав письмо Марии о брате, Айше задумалась: «Что за ирония судьбы! Опять Харьков. Там он учился, женился, воевал и пропал без вести. Это не иначе, как судьба. Но надежда всё-таки есть, и это хорошо». Было горько сознавать, что брат мог погибнуть в свои двадцать пять лет.

В посёлке всё чаще стали появляться фронтовики, кто приезжал к своим семьям, кто устраивался на работу. Тогда никто не думал, что может быть что-то хуже войны.

Наступивший 1946 год принёс людям новое испытание – голод! Пайки хлеба, без того маленькие, были урезаны. По всей стране прокатился очередной голодомор, и особенно его смертельную хватку испытали на себе люди, находившиеся в неволе. Айше вспоминала рассказы Мерьем о голодоморе 20-х и 30-х годов. Теперь и ей довелось испытать его на себе. Худенькая Айше часто падала в обморок. У неё кружилась голова и темнело в глазах. Голод сделал из неё маленькую высохшую старушку с тёмными кругами под глазами. И никто не смог бы сейчас распознать в ней представительницу древнего и знатного ханского рода. Миша приносил ей сушёные грибы и вяленую рыбу, отдавал часть своего пайка. Она отказывалась и говорила ему:

– Не надо Миша, ешь сам.

– Аня, я прошу тебя, возьми хлеб. Я сытый. Молоко тоже достану, подожди, только не умирай!

Так продолжалось почти два года. За это время многие не пережили голода. Умер ребенок Заремы, родившийся в эти голодные годы. Айше с Мишей ходили к друзьям утешать их и поддержать в такой скорбный час. Холод, голод и смерть были постоянными спутниками этого времени. Первыми не выдерживали маленькие дети и старики. Смерть косила людей как всегда с холодным равнодушием, каждый раз напоминая о себе, пугала своей беспощадностью. Казалось, что она пришла в жизнь Айше надолго, навсегда.

Айше выжила во многом благодаря другу. После того как голод остался позади, Миша признался ей:

– Аня, я давно люблю тебя. Ты разве не замечаешь? Давай поженимся?

Айше удивлённо взглянула на молодого человека.

– Это невозможно! Ты сразу потеряешь все права, как мы, и станешь поселенцем. Нет, не надо об этом, прошу тебя!

– Ну и что, я хочу быть рядом с тобой!

– Мы же и так вместе, мы друзья, пока этого достаточно, я не могу рушить твоё будущее, и я… я не люблю тебя. Понимаешь?! Ты