повязки и пластыря побагровела.

Портер достал из кармана нож для бумаги, отрезал полосу от рубахи и намотал ее поверх повязки, затянув потуже. Отрезал еще полосу и туго завязал область раны — не так, как кровоостанавливающий жгут, но достаточно, чтобы замедлить кровоток. Он надеялся, что этого хватит, чтобы продержаться, по крайней мере, еще немного.

Он начал подниматься по лестнице.

91

Клэр — день второй, 17.29

Нэш шел первым; он пересек вестибюль быстро и плавно. Клэр старалась не отставать. После захода солнца в доме стало не только темно, но и как-то промозгло. Волоски у нее на затылке встали дыбом, и она внушала себе: это тоже от холода. Но часто бьющееся сердце доказывало, что она кривит душой.

Первая ступенька заскрипела под тяжестью Нэша, и Клэр услышала, как он выругался себе под нос. Свободной рукой она сжала его плечо. Она услышала, что и под ее ногами скрипнула ступенька. Может, снять обувь? Нет, в таком доме разуваться без толку. Деревянные полы в старых домах рассыхаются и скрипят при малейшей нагрузке.

Они медленно поднимались, стараясь не шуметь, двигаясь на ощупь. Когда пальцы Клэр наткнулись на что-то влажное на перилах, она остановилась и поднесла пальцы к носу. Она ощутила железистый запах крови. Она понимала, что ошибиться не может, хотя от этого легче ей не стало.

Нэш почувствовал, что она остановилась, и тоже замер и оглянулся. Его лицо было в тени.

Клэр подняла руку повыше.

— Кровь, — одними губами проговорила она.

Он посмотрел на свою руку. Ладонь, которой он прикасался к перилам, стала тошнотворно липкой. Клэр видела, как он вытер кровь о брюки, прежде чем двигаться дальше.

У нее вспотели ладони; «глок» как будто сделался тяжелее.

Поднявшись на второй этаж, они увидели, что коридор расходится от площадки в обе стороны. Прямо перед ними находилась ванная. Нэш пригнулся и побежал туда, целя перед собой; важно было убедиться, что там никого нет.

Клэр стояла, прислонившись спиной к стене, и зорко оглядывала коридор. Наконец Нэш вернулся.

Коридор освещал ряд светодиодных лампочек, вделанных в плинтус; они увидели три закрытых двери слева и двойные двери в конце коридора справа. Стены были увешаны семейными фотографиями разных форм и размеров. Клэр решила, что двойные двери ведут в главную спальню, а остальные — в гостевые комнаты и комнату Карнеги.

— Куда? — одними губами спросила она.

— В главную, — ответил Нэш на ходу.

92

Портер — день второй, 17.30

Портер ненадолго остановился только на площадке третьего этажа. Небольшое пространство, примерно три на два метра, было завалено штукатуркой и старыми обертками от фастфуда. Стены были выкрашены в яблочно-зеленый цвет.

И тут он услышал голос.

Крепче сжав биту, он поднялся на несколько последних ступенек, светя фонариком во все стороны.

— Что, Сэм, уже устал?

За голосом последовал громкий треск помех — а потом тишина.

— Где ты, Бишоп? — крикнул Портер. Собственный голос показался ему выше, а слова особенно гулко прозвучали в бетонном колодце.

— Знаю, ты сейчас не в форме, но уж потерпи; я видел, как старушки в ходунках взбираются по лестницам быстрее, чем ты.

— Пошел ты!

— Может быть, упражнение пойдет тебе на пользу, сожжет часть живота. — Снова помехи.

Портер заметил рацию, когда поднялся на площадку. Маленькая черная «Моторола» с резиновой антенной стояла у трубы, которая вела к следующему маршу.

Когда Бишоп снова заговорил, на рации запульсировала красная лампочка.

— Может, пока идешь, стишками побалуемся? Что скажешь, Сэм?

Сэм взял рацию в руки. Бишоп заговорил нараспев:

— Гуси-гуси, гусаки,

Куда летите, простаки?

То наверх, то прямо к ней,

К милой женушке моей.

Там я встретил старика,

Что не умел молиться,

Я схватил его за ногу

И помог спуститься.

Сэм, ты когда-нибудь думал, о чем эта считалочка? По-моему, она мрачновата для детей, и все-таки мы ее рассказываем детям. Мама часто рассказывала мне ее, всякий раз когда мы поднимались или спускались по лестнице.

Портер нажал кнопку на рации и поднес микрофон к губам:

— Я до тебя доберусь, чертов псих!

— Сэм! — отозвался голос Бишопа. — У тебя наконец получилось! А то я уже начал беспокоиться.

— Где ты, Бишоп?

— Я близко, Сэм. Только тебя жду. Так и знал, что ты разгадаешь загадку; ты самый умный в вашей банде неудачников. Пришлось, правда, долго тебя уламывать, и все-таки у тебя получилось. Я горжусь тобой!

— Я нашел глаза. Эмори еще жива?

Бишоп вздохнул:

— Очень жаль, что я не успел их упаковать. Я боялся, что на них наткнется крыса до того, как ты сюда попадешь, и убежит с вкуснятиной. Конечно, в таком случае я бы ничего не смог поделать. Ты не представляешь, как я рад, что ты добрался сюда первым!

Портер поздно сообразил, что надо было чем-то прикрыть глаза. О крысах он не подумал.

— Где ты?

Бишоп хихикнул:

— Боюсь, тебе еще долго до меня добираться. С твоими швами прогулка по лестнице — дело непростое. Мне очень жаль. Надеюсь, я не слишком сильно тебя ранил, но мне пришлось импровизировать; ты и твои друзья в самом деле застали меня врасплох. — Он ненадолго замолчал, а потом продолжал: — И все-таки, Сэм, тебе лучше поторопиться. У нас совсем немного времени. Хоть ты и ранен, тебе еще подниматься и подниматься.

Портер снова зашагал по ступенькам. Всякий раз, когда он останавливался, даже ненадолго, ногу сводило болью. Он с усилием расслаблял мышцы, стискивая зубы, чтобы не стонать. Боль все усиливалась; скоро ему начало казаться, будто в него снова вонзили нож и поворачивают его в ране.

— Позволь мне поговорить с ней; ты мой должник! Подтверди, что она еще жива.

Ему ответил треск помех; потом в динамике послышался голос Бишопа:

— К сожалению, Эмори сейчас недоступна.

Портер поднялся на площадку четвертого этажа и зашагал дальше, несмотря на одышку.

— Так ты докончил?

— Что докончил?

— Сам знаешь.

— Твой дневничок?

— Не издевайся, Сэм. Не смей надо мной издеваться! Издевка — тоже своего рода зло, к которому я совсем не благоволю.

Сэм вытер лоб рукавом «хирургички».

— Твоя мать в самом конце издевалась над тобой; как тебе это понравилось?

— Значит, дочитал. — Бишоп хмыкнул.

— Да, дочитал.

— Моя мать была не женщина, а злая ведьма, которая заслужила все, что с ней случилось, — ответил Бишоп.

— Похоже, твоя мать была та еще штучка; спала со всеми подряд. Горячие штучки всегда