Тефт умолк, заметив Каладина, и мостовики начали вставать; у большинства из них виднелись забинтованные раны. «Далинар хочет сделать из них своих телохранителей?» — подумал Каладин. Четвертый мост выглядел шайкой оборванцев.

Но потом он понял, на чем основывалось решение Далинара. Если бы он сам должен был кому-то доверить свою жизнь, то выбрал бы только этих людей.

— Что вы тут делаете? — строго спросил Каладин. — Вам надо отдыхать.

Мостовики переглянулись.

— Ты понимаешь... — заговорил Моаш. — Нам показалось неправильным отправляться спать, пока мы не сможем... ну, вот так посидеть.

— Ганчо, в такой день тяжело заснуть, — прибавил Лопен.

— За себя говори, — сказал Шрам и зевнул; раненую ногу он положил на пенек. — Но ради похлебки можно и потерпеть. Даже если он туда камни добавит.

— Еще чего! — огрызнулся рогоед. — Низинники, воздух вам в голову...

Они оставили место для Каладина. Он сел, прислонившись к камню и подложив плащ Далинара под спину и под голову вместо подушки. С благодарностью взял протянутую Дрехи миску с похлебкой.

— Мы говорили о том, что ребята сегодня увидели, — пояснил Тефт. — О вещах, которые ты творил.

Каладин застыл с ложкой у рта. Он почти забыл — или постарался забыть, — как показал мостовикам, что может делать с буре­светом. Оставалось лишь надеяться, что Далинар ничего не заметил.­ Буресвет к тому моменту потускнел, а день был ярким.

— Понимаю. — У Каладина пропал аппетит. Неужели теперь он стал для них другим? Пугающим? Заслуживающим отчуждения, как его отец в Поде? Или, еще хуже, поклонения? Он посмотрел в их широко распахнутые глаза и собрал все силы.

— Это было... потрясающе! — воскликнул Дрехи, подавшись вперед.

— Ты один из Сияющих. — Шрам ткнул в него пальцем. — Я в это верю, даже если Тефт утверждает, что все не так.

— Он еще не Сияющий! — резко бросил Тефт. — Ты меня хоть слушал?

— Ты можешь этому научить? — встрял Моаш.

— Ганчо, я бы тоже попробовал, — добавил Лопен. — Ну, если уж ты соберешься всех учить и все такое.

Каладин растерянно моргнул, и тут остальные загомонили:

— Что ты можешь делать?

— Что ты чувствуешь?

— А летать можешь?

Он вскинул руку, останавливая поток вопросов:

— Так вы что же, совсем не испугались, когда увидели?

Некоторые пожали плечами.

— Ганчо, это сохранило тебе жизнь, — произнес Лопен. — Я бы беспокоился лишь о том, что женщины от такого будут без ума. «Ло­пен, — скажут они, — у тебя всего одна рука, но ты можешь светиться. Думаю, ты обязан прямо сейчас меня поцеловать».

— Но это странно и пугающе, — возразил Каладин. — Такими были Сияющие! Все знают, что они стали предателями.

— Ага! — Моаш фыркнул. — В точности как все знают, что светлоглазые получили дозволение править от Всемогущего и сами они неизменно благородны и справедливы.

— Мы Четвертый мост, — прибавил Шрам. — Мы многое повидали. Жили в креме и служили приманками. Если это помогает тебе выживать — хорошо. Больше и болтать не о чем.

— Так ты можешь этому научить? — не отставал Моаш. — Можешь показать, как ты это делаешь?

— Я... я сомневаюсь, что этому можно научиться. — Каладин бросил взгляд на Сил, которая сидела на ближайшем камне и с любопытством на все взирала. — Я даже не уверен, что это вообще такое.

Они пали духом.

— Но, — прибавил Каладин, — это не означает, что мы не должны попытаться.

Моаш улыбнулся.

— Ты можешь это сделать? — спросил Дрехи, выудив откуда-то заряженный бриллиантовый светосколок. — Прямо сейчас? Я хочу увидеть это, осознавая, что вижу.

— Дрехи, это не ярмарочный трюк! — возразил Каладин.

— По-твоему, мы этого не заслуживаем? — Сигзил, сидевший на камне, подался вперед.

Каладин помедлил. Потом нерешительно протянул руку и пальцем коснулся сферы. Резко вдохнул; втягивать свет становилось все более и более естественным. Сфера потускнела. Буресвет заструился из кожи Каладина, и он стал дышать как обычно, чтобы свечение сделалось заметнее. Камень вытащил старое дырявое одеяло, которое они использовали для растопки, и бросил на огонь, потревожив спренов пламени и на несколько мгновений — пока ткань не прогорела — погрузив все во тьму.

Во мраке ночи Каладин светился — чистый белый буресвет сочился из его тела.

— Бури... — выдохнул Дрехи.

— И что же ты можешь делать с этим? — нетерпеливо спросил Шрам. — Ты так и не ответил.

— Я и сам толком не знаю. — Каладин рассматривал собственную руку. Она погасла через миг; огонь пробился сквозь одеяло и вновь осветил все вокруг. — Я по-настоящему это почувствовал всего несколько недель назад. Могу притягивать к себе стрелы, могу склеивать камни. Свет делает меня сильнее и быстрее и еще исцеляет мои раны.

— Насколько сильнее? — допытывался Сигзил. — Какой вес могут выдерживать камни, после того как ты их склеиваешь, и как долго они остаются склеенными? Насколько быстрее ты становишь­ся? В два раза быстрее? На четверть? Насколько далеко должна быть стрела, чтобы ты смог ее притянуть, и можешь ли ты притягивать другие предметы?

Каладин моргнул:

— Я... я не знаю.

— Вообще-то, такие вещи было бы хорошо знать, — протянул Шрам, потирая подбородок.

— Сделать испытания надо. — Камень, улыбаясь, скрестил руки на груди. — Хорошая идея быть.

— Возможно, так мы поймем, как этому научиться, — заметил Моаш.

— Этому научиться не можно. — Рогоед покачал головой. — Это холетентал. Для него одного.

— Ты не можешь быть в этом уверен, — возразил Тефт.

Камень пригрозил ему поварешкой:

— Ты не мочь быть уверен в том, что я не мочь быть уверен. Есть похлебку!

Каладин вскинул руки:

— Парни, вы никому ничего не должны рассказывать. Они станут меня бояться или решат, что я связан с Приносящими пустоту или Сияющими. Дайте слово, что будете молчать.

Он посмотрел на них, и мостовики кивнули один за другим.

— Но мы хотим помочь, — добавил Шрам. — Даже если не сможем этому научиться. Это часть тебя, а ты один из нас. Четвертый мост. Правильно?

Каладин посмотрел на их восторженные лица и, сам того не ожидая, кивнул:

— Да. Да, вы можете помочь.

— Отлично! — воскликнул Сигзил. — Я приготовлю список испытаний, чтобы измерить твою скорость, точность и силу склеивания, которые ты способен создавать. Нам придется придумать, как определить, можешь ли ты делать что-то еще.