Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– При нём стрёмщиком. Всё видел, всё заметил, но я был уверен, что ни хрена не понимает.
– Ушлые ребятки. Ты объяснил ему ситуацию?
– Да. И, кажется, он понял. Обещал обойтись щелбанами.
Джонатан кивнул, гоняя во рту коньяк.
– Значит, Гарри нет. Как он кончил?
– Обыграл не того, и его подкололи.
– Гарри?! Пошли на такой риск?
– Как я понял, Джонни, там прежние связи не действуют. Парень спасся тем, что ушёл на работы. На минные поля.
– Ясно, – Джонатан допил свою рюмку. – Как тебе этот блондинчик из Паласа? Ты его слушал очень внимательно.
– Заметил?
– Только я. Ну, так что?
– Ничего нового. Он подтвердил то, что я уже знаю.
– С парнем так серьёзно?
– Джонни, парень отлично держится. Но если встретит кого из бывших надзирателей…
– Ты им не позавидуешь, я понял.
– Я присоединюсь к нему. Если он разрешит.
– Даже так?!
– И более того. Сегодня он объяснил мне про Пустырь.
– Какого чёрта ты его туда потащил?
– Заехали случайно на проминке. Джонни, ты… был на Пустыре?
– Я работал управляющим, Фредди.
Фредди допил свой коньяк и потянулся к бутылке. Джонатан молча протянул свою рюмку, и Фредди так же молча налил по второй.
– Спасибо, Джонни, – после долгой паузы тихо сказал Фредди.
– За что?
– Что держал меня в стороне от этого. Если бы не ты…
– Ладно, Фредди. Я старался, как мог, и не будем об этом.
– Не будем, – согласился Фредди.
– Как парень всё это вынес, Фредди?
– Ты предложил не говорить об этом, – напомнил Фредди, но не замолчал: – Но вынес и тащит этот груз. Сам. Он пять лет был скотником, но ничего не забыл. С четырнадцати до двадцати его продавали каждые два-три месяца. А сейчас ему двадцать пять, и, если бы не русские, с января ему лежать на Пустыре. Ладно. Я сейчас заведусь не хуже парней.
Фредди поставил рюмку и встал.
– Ладно, Джонни, я пошёл радоваться жизни.
– Третья радость?
– Да. Советую и тебе, – и уже у порога обернулся. – Но этот блондинчик не то врёт, не то недоговаривает, не то сам не понимает чего-то. Не собирается у него колода, Джонни.
– Он боится, Фредди.
– Это-то я заметил. Ладно. Сейчас это уже… – Фредди весело выругался и ушёл.
Джонатан кивком простился с ним.
Эркин вернулся в гостиницу поздно. Портье не глядя подтолкнул к нему по стойке ключ. Эркин, тоже не глядя, поймал его и не спеша пошёл в номер.
Андрей успел пробиться к нему и шепнуть, что придёт к утренней уборке, и снова закрутился в пьяно гомонящей толпе. Значит, подцепил. Или его подцепили… да не всё ли равно? Эркин закрыл за собой дверь, задвинул засов. Вот теперь он один. Совсем один. Сейчас опустит шторы и можно не следить за лицом, за мыслями… Крепко его сегодня Пустырь шарахнул. И почему в заваруху не сожгли? Или… Калитку повесить – и всё, готов к приёму. Если всё повернёт назад… К чёрту, даже думать об этом нельзя, всё холодеет сразу.
Эркин закрыл ставни, опустил шторы и уже тогда включил свет в гостиной. Огляделся. Ну что ж, тесновато, конечно, но потянуться можно. И никого ж нет. Эркин быстро прошёл в спальню, разделся там и вернулся в гостиную. Встал на облюбованное место и потянулся, выгибаясь дугой. А теперь на арку. Вот так. Он прогрел мышцы, лёг на пол и стал отжиматься. На двух руках, на одной. Всё помнит. Голова забыла, тело помнит. А ну-ка проверим. Он лёг на спину и медленно, осторожно напряг мышцы живота и бёдер. Есть! Получилось! Смог один, сам, смог… Он рывком распустил мышцы и лежал так, распластавшись на полу, пока не перестали дрожать губы и не высохли глаза. И уже спокойно, последовательно и методично повторил весь памятный с питомника комплекс упражнений. Все суставы, все мышцы, всё прогрел, растянул, сам промял себе мышцы, до каких смог дотянуться. Ну вот. Теперь под душ и можно лечь.
Эркин погасил в гостиной свет и ушёл в ванную. Не так мыться, как просто ополоснуться. А то он вроде Андрея стал. Тот до лимонада дорвался, чуть не с десяток бутылок выдул, теперь смотреть на него не может. Так и он дорвался до душа. А вернётся домой, там только под колонкой или мокрым полотенцем обтереться, да раз в неделю в корыте вымыться. А то разбаловался он тут. Но выйти из-под тёплой сильной струи не мог. Прямо сам себя насильно выволок. Долго, тщательно вытирался гостиничным махровым полотенцем. Стоило бы купить такое, да дорого. Ладно, скажет Жене и уже она, если захочет, купит. Всё-таки цветному такое покупать – в глаза сильно кидаться. Эркин оглядел себя в зеркале. Большое зеркало, почти целиком помещаешься. А ничего. Совсем следов не осталось. На щеке только шрам. Но тут уж ничего не поделаешь. Ещё раз вытер голову, взъерошил, чтобы быстрее высохли, волосы и повесил полотенце. Тянет, конечно, кожу, но тут тоже… ну, не мажется никто, не может же он один быть… таким пахучим. Да и посмотрел он. Тюбик маленький, еле-еле на тело хватит, а стóит как два обеда. Или дороже. Ладно. Как-нибудь обойдётся. Фредди вон тоже, обветренный, и ладони у него как у всех, его же… милашки на него не обижаются. Им уже тут нарассказывали про Фредди. Да и остальные ковбои об этом не думают. Может, и впрямь, обойдётся.
Эркин погасил в ванной свет и вышел в спальню. Подумал, не оставить ли открытой дверь в гостиную, но решил, что не нужно: постучат – услышит. Услышал же тогда, в первый день, как Фредди с Джонатаном вошли в номер. А они не стучали, тихо зашли. Так что дверь можно закрыть и лечь. Чистые простыни, мягкая постель, тепло, просторно, раскидывайся, как хочешь. В Паласе кровати в кабинах были уже, на троих, не больше, и то если один на боку. Правда, для групповух отдельные кабины, там да, даже шире. А в камерах койки узкие, впритык по плечам. Лезет же в голову эта дрянь! О другом надо думать. Второй день кончился. Осталось двенадцать. Двенадцать дней. Джонатан обмолвился как-то, что отвезёт туда, откуда взял. Значит, на рынок к рабскому торгу. Если из имения выехать утром, то приедут уже в темноте А от рынка до дома… бежать и бежать. Если Женя его не ждёт и закрыла засовы… ну, калитка – пустяк, через забор перелезет, а вот дверь… Придётся стучать. Шум на весь двор. Не хочется этого. А,