– Сколько же у нас развелось сумасшедших, – сказал Гамат, закуривая, – сколько…

Реквием по ушедшим

В начале осени Беса явился во двор пятой школы навестить друзей. Он брел от одного памятника к другому, держа в руке початую бутылку водки, рассматривал рисунки на черном камне, щурясь, читал надписи. Если покойник оказывался знакомым, Беса останавливался, разговаривал с ним, выливал немного водки на землю, бормотал «рухсаг’у» (света тебе), потом делал глоток и, пошатываясь, подгребал к следующей могиле.

У памятника Мельсу Кочиеву он бросил якорь и произнес: привет, вот мы и встретились, дружище. Беса по-пьяному шумно вздохнул, присел на корточки и продолжал: прости, брат, в прошлый раз я не смог дойти до тебя, вырубился прямо на могиле Гамлета. Знаешь, что мне снилось? Будто я держал в руке маленького черта с большими рогами, и он ревел, как три медведя, до самого утра надрывался. Но это не важно, я ночевал здесь и до тебя и видел сны похлеще. Ты, я знаю, молчун, не любишь зря болтать, но согласись, что сам бы ни за что не получил гранатомета. Виталика благодари. Беса кивнул на памятник рядом. Он за тебя глотку драл, кричал, что вы служили вместе в армии и что ты великий гранатометчик. А командиры смеялись в ответ, потому что РПГ был на вес золота. Весь наш состав вступился за тебя, мы были уже силой, и спорить с нами стало опасно. И ты получил эту трубу и таскался с ней из боя в бой, пока не подбил два БРДМа в Гуджабаури. Это было круто, брат, и мы, твои друзья, страшно гордились тобой. Да что мы, весь город говорил о тебе как о герое. За твой мужской поступок, брат!

Беса поднес ко рту бутылку, сделал глоток и, занюхав рукавом джинсовой куртки, вспомнил о втором достойном поступке своего безмолвного друга.

Мельс махнул с отрядом добровольцев в Абхазию. И там попал в такой замес, что будь здоров. Сам Мельс не любил об этом говорить, хоть Беса и просил друга рассказать, как было дело. Беса даже напоил его хорошим вином, и тот, опьянев, совсем ушел в себя и в конце концов уснул за столом. После Андрейка рассказал про этот бой. Оказывается, цхинвальский отряд стоял у въезда в Гагру, а утром на него напали грузины. Впереди шли танки, позади пехота. Наши не ожидали такого и сначала дернули, но потом остановились, залегли и стали бить по пехоте из автоматов и пулеметов. По легенде, у Мельса была настоящая дуэль с передовым танком: Мельс выстрелил в бронемашину из РПГ, не попал, да еще и выдал себя. Танк остановился, повернул в его сторону дуло, пальнул и превратил в пыль мешки с песком, за которыми тот прятался. Мельса, однако, не задело, он появился из белого облака, как привидение, прицелился и подбил танк. Атака захлебнулась, и грузины повернули обратно.

Андрейка Козаев сам, говорят, тоже отличился, он один захватил БРДМ. Но что стало с экипажем? Убил он их или они убежали? Андрейка вернулся из Абхазии совсем другим человеком, он будто повзрослел лет на двадцать, рассуждал как государственный муж. Он, кстати, тоже тут лежит. Аца Маргиев, бедняга, погиб в том бою. А от Петрова ничего не осталось, говорят, на него, раненного, наехал танк и кружился на нем, будто в вальсе.

Беса встал и начал прощаться: ну я пойду, братишка, спасибо тому, кто присматривает за твоей могилкой, гляжу, и у Виталика чисто, аж сердцу приятно, а вот к Эрику Кабулову никто не ходит. Я сейчас к нему потопаю, давненько у него не был, боюсь, как бы он опять не зарос.

Но, к удивлению Бесы, могила Эрика была убрана, мало того, кто-то положил к его памятнику букет цветов и бутылку шампанского. Беса расчувствовался, хлебнул водки, и тут к нему подбежал мальчишка и спросил:

– Дядя, а вы знали Эрика?

– Конечно знал, – ответил Беса дрогнувшим голосом. – Мы были друзья, воевали вместе.

– Моя сестра хочет поговорить с вами.

– Какая сестра? – Беса оглянулся по сторонам, пространство перед ним расплылось, будто он нырнул в Лиахву и открыл под водой глаза.

– Она вон там стоит, у забора, видите?

Пошатываясь, Беса побрел за мальчиком и остановился перед девушкой, одетой в желтое платье. Та протянула ему руку, Беса пожал ее своей потной ладонью и сглотнул подступивший к горлу тяжеленный горький ком.

– Здравствуйте, – сказала девушка. – Вы знали Эрика?

Беса не мог говорить, только кивнул.

– Мы с Эриком планировали свадьбу на сегодня.

Бутылка упала на землю, и почва под ногами жадно поглощала лившуюся из горлышка водку, пьянела и шатала опухшего от боли Бесу.

– А Эрик спел вам? – спросил мальчишка Бесу, не дождался ответа и, открыв щербатый рот, восторженно продолжал: – Он классно играл на гитаре, она теперь у нас дома лежит.

Беса и представить не мог Эрика с гитарой, его друг всегда ходил с пулеметом на плече.

– Эрик сочинил песню – реквием по ушедшим, – сказала девушка. – Но кто его споет? У вас случайно нет знакомых музыкантов?

Беса отрицательно мотнул головой и, опустив взгляд, смотрел на сгибающуюся под каплями травинку, хоть и не было дождя, в Цхинвал пришло бабье лето, и небо над городом было ясное.

Отцы

Все здесь так – и все иначе…

Фернандо Пессоа

Проснулся я ночью и не сразу определил, где нахожусь. Уж не в плену ли? О нет, придется резать сонную артерию. Только чем? Надо подумать, хотя в голове такая муть. Впрочем, стоит поднапрячься… Ну разве что сломаю наручные часы и чирк стеклышком по шее. Облом врагам – не будут мучить! Трудно, конечно, поднять на себя руку, ну да это того стоит.

А что если я во Владикавказе у Софочки? Трезвый я редко к ней прихожу. Бедняжка хочет залететь от меня, второй год стараемся, но пока результатов никаких. А бывший Софочкин бешеный, крыша у чувака едет конкретно, возит в багажнике своего «мерса» автомат. Иногда он является к Софочке посреди ночи, хотя давно женат на другой, и давай выламывать дверь. Кричит, что соскучился по деткам, а сам, гад, просто хочет трахнуть Софочку. И та не может отказать ему, кормильцу, от меня-то проку как от козла молока, потому что я бродяга, солдат удачи, поэт.

Говорит моя подруга:

– Ты писатель-голодранец.