Гордиевский засел писать историю Третьего отдела. Это была бессмысленная работа, позволявшая заглянуть в прошлое советского шпионажа, но не дававшая ни малейшего представления о текущих операциях. Лишь однажды Олегу довелось мельком заглянуть в папку, лежавшую на столе одного коллеги из норвежской секции, и он увидел кусочек заголовка: какое-то слово, заканчивавшееся на «-олт». Это была вторая половина фамилии Трехолт (первую заслонял лист другого документа). Это стало очередным указанием на то, что Арне Трехолт был активным агентом КГБ. Британцам было бы очень интересно узнать об этом, подумал Гордиевский, и все же не настолько, чтобы ради этого идти на риск и выходить на связь с ними.

Он не делал попыток связаться с МИ-6. Изгнанник в собственной стране, он носил свою тайную верность Британии в сердце — горделиво и молча. Во всем Советском Союзе нашелся бы, пожалуй, один-единственный человек, способный понять, что чувствовал тогда Гордиевский.

Ким Филби, хоть и неумолимо старел, был одинок и часто напивался в стельку, все же не утрачивал остроты интеллекта. Никто лучше Филби, который много лет вел двойную жизнь шпиона, не знал, как избегать обнаружения и как выявлять кротов. В КГБ он стал живой легендой. Гордиевский привез в Москву датскую книгу о деле Филби и попросил у британца автограф. Тот вернул книгу с надписью: «Моему дорогому другу Олегу. Не верьте ничему, что пишется в книгах! Ким Филби». Друзьями они не были, но их многое объединяло. В течение тридцати лет Филби тайно работал на КГБ, оставаясь в рядах МИ-6. Теперь он жил на покое, наполовину в отставке, но, как искушенный в предательстве шпион, периодически консультировал своих советских кураторов.

Вскоре после возвращения Гордиевского КГБ попросил Филби оценить дело Гунвор Хаавик и высказать мнение по поводу ее провала. Почему норвежскую шпионку, много лет успешно работавшую на СССР, внезапно арестовали? Филби несколько недель изучал переданные ему материалы, а затем, как бывало уже много раз за долгие годы его работы, пришел к верному умозаключению: «Разоблачение агента могло произойти только в результате утечки информации из КГБ».

Вскоре после этого Виктор Грушко собрал у себя в кабинете старших сотрудников отдела, в числе которых был и Гордиевский. «Судя по некоторым признакам, кто-то из служащих КГБ связался с нашим противником и передает ему секретные сведения, — заявил Грушко, прежде чем ознакомить коллег с выводами Филби, тщательно изучившего дело Хаавик. — Это тем более тревожно, что весь ход событий свидетельствует о том, что предатель может находиться в данный момент вот в этой самой комнате. То есть среди нас».

Гордиевский ощутил мощный прилив страха и, чтобы ничем не выдать себя, сунул руку в карман брюк и очень больно ущипнул себя за бедро. За свою долгую шпионскую карьеру Хаавик встречалась с десятком разных кураторов из КГБ. Гордиевский никогда не имел ни малейшего отношения к ее делу и вообще не отвечал за Норвегию. Однако он нисколько не сомневался, что к аресту Хаавик напрямую привела именно та информация, которую он передал Гаскотту, и вот теперь стараниями престарелого британского шпиона, мгновенно чуявшего любой обман, облачко подозрения подплывало к нему на опасно близкое расстояние. Гордиевский ощутил прилив тошноты. Потом, вернувшись к своему столу и продолжая тщательно скрывать пережитое потрясение, он задался вопросом: а не передал ли он МИ-6 еще какие-либо сведения, которые могут в будущем рикошетом ударить по нему самому?

Стиг Берглинг однажды назвал жизнь тайного агента «серо-черно-белой и тусклой от тумана и бурого угольного дыма»[21]. Его собственная карьера — а он был шведским полицейским, разведчиком и советским кротом — была окрашена в зловеще-кричащие тона.

Вначале Берглинг просто работал в полиции, а потом его взяли в группу слежки шведской секретной службы, SAPO, которая вела наблюдение за деятельностью потенциальных советских агентов в Швеции. В 1971 году его назначили связным, ответственным за взаимодействие между SAPO и штабом обороны Швеции, и он получил доступ к совершенно секретным сведениям, в том числе к подробной информации о материальной базе шведской оборонительной системы. Через два года, работая наблюдателем от ООН в Ливане, он установил контакт с Александром Никифоровым, советским военным атташе в Бейруте и сотрудником ГРУ. 30 ноября 1973 года за 3,5 тысячи долларов он продал СССР первый пакет секретных документов.

Мотивов, по которым Берглинг шпионил, было два: деньги, которые он очень любил, и высокомерие начальства, вызывавшее в нем ровно противоположные чувства. В течение следующих четырех лет он передал Советам 14 700 документов, имевших отношение к шведским планам обороны, системам вооружения, защитным кодам и операциям контрразведки. с советскими кураторами он связывался при помощи симпатических чернил, микрофотоснимков и коротковолнового радиоприемника. Он даже расписался в ведомости, где значилось: «Денежное вознаграждение за информацию для советской разведывательной службы», тем самым сделавшись возможной мишенью для шантажа со стороны КГБ. Берглинг был изрядный тупица.

А затем Гордиевский сообщил британцам, что в шведской разведке сидит советский агент. Директор контрразведки МИ-6 вылетел в Стокгольм и проинформировал шведскую секретную службу о том, что среди ее сотрудников находится шпион.

К тому времени Берглинг был уже главой отдела расследований SAPO, офицером-резервистом в шведской армии и — втайне — полковником советской военной разведки.

Шведские следователи сомкнули кольцо. 12 марта 1979 года по требованию Швеции Шин-Бет, израильская секретная служба, арестовала Берглинга в аэропорту Тель-Авива и передала предателя его бывшим коллегам в SAPO. Спустя девять месяцев его судили за шпионаж и приговорили к пожизненному заключению. Получая деньги от советских кураторов, Берглинг заработал небольшое состояние. Ущерб, который он нанес национальной обороне Швеции, оценили приблизительно в 29 миллионов фунтов стерлингов.

Советских шпионов, на которых указывал Гордиевский, постепенно хватали — одного за другим. В итоге это укрепляло позиции Запада, но одновременно ослабляло позиции самого Гордиевского. с одной стороны, внутри Третьего отдела нарастала подозрительность, карьера Гордиевского шла под откос, а с другой стороны, он наконец-то был счастлив в браке и ждал рождения первенца. Теперь он вполне мог бы покончить с прошлым, оборвать все связи с МИ-6 в надежде на то, что КГБ никогда не докопается до правды, и затихнуть до конца жизни. Вместо этого он только разогнался. Он решил дать своей карьере новый толчок. Во что бы то ни стало ему нужно было получить новую командировку на Запад — быть может, даже в саму Британию.

Он взялся за английский.

КГБ выплачивал десятипроцентную надбавку к зарплате тем своим сотрудникам, кто оканчивал официальные курсы иностранных языков (засчитывалось максимум два языка). Гордиевский уже владел немецким, датским и шведским. И все же он решил прибавить к ним еще один. В сорок один год он оказался самым взрослым студентом на курсах английского языка при КГБ, рассчитанных на четыре года. Он одолел программу и окончил их за два года.