— Знаешь что? Ты такая же сумасшедшая, как твой дядя!

— Ты пришел в наш дом без приглашения. Тебе не понравилось увиденное там, и теперь ты сердишься.

Я промолчал. Непроглядный мрак за окнами машины каким-то образом проник и в мою голову.

— Ты сердишься, потому что боишься. Все вы здесь трясетесь от страха. Глубоко внутри вы все одинаковы.

Голос Лены был таким усталым, словно она уже сдалась на волю обстоятельств.

— Нет, — ответил я, взглянув на нее. — Это ты боишься!

С ее губ сорвался горький смешок.

— Да, я боюсь. Но ты не можешь даже вообразить себе тех вещей, которые пугают меня.

— Ты боишься довериться мне.

Она ничего не ответила.

— Тебе страшно сблизиться с кем-нибудь — хотя бы настолько, чтобы этот кто-то начал замечать твое появление или отсутствие в школе.

Лена провела тонким пальцем по запотевшему окну и нарисовала неровную линию, похожую на зигзаг.

— Тебе страшно подружиться с парнем и посмотреть, что из этого получится.

На конце зигзага появилось острие молнии.

— Ты права. Тебя нельзя сравнить ни с кем из жителей Гэтлина. И ты не просто «немного другая».

Она по-прежнему смотрела в окно — в никуда, потому что темнота за ветровым стеклом была непроницаемой. А я любовался ее прекрасным лицом. Мой взгляд тянулся к Лене против моей воли.

— Ты невероятно, абсолютно, невообразимо другая!

Прикоснувшись пальцами к ее руке, я почувствовал вибрацию электричества.

— Мне это известно, так как глубоко внутри я знаю, что немного похож на тебя. Поэтому, прошу, откройся мне. Насколько ты другая?

— Я не хочу рассказывать тебе.

По ее щеке покатилась слеза. Я поймал ее пальцем, и она мгновенно испарилась.

— Почему?

— Потому что это мой последний шанс почувствовать себя нормальной девушкой — пусть даже в Гэтлине. И потому что ты мой единственный друг. Если я расскажу тебе правду, ты не поверишь мне. Или, хуже того, поверишь.

Она посмотрела мне прямо в глаза.

— В любом случае ты больше не захочешь разговаривать со мной.

Внезапно кто-то постучал по капоту, и мы оба подпрыгнули от неожиданности. Мне в лицо ударил луч фонарика. Я опустил оконное стекло и про себя выругался.

— Что, детки, заблудились в темноте?

Это был Жирный. Он ухмылялся, словно нашел на обочине два пончика.

— Нет, сэр. Мы уже уезжаем. Я тут как раз подумал, что нам пора по домам.

— Правильно подумал. Но ведь это не твоя машина, мистер Уот.

— Да, сэр. Она не моя.

Жирный осветил фонариком Лену и задержал луч на ее лице.

— Ладно, парень, поезжай. Не заставляй Эмму ждать.

— Конечно, сэр.

Я повернул ключ в замке зажигания и, взгляну в зеркало заднего вида, заметил на переднем сиденье полицейской машины его хихикающую подружку — продавщицу Аманду.

Остановив катафалк перед своим домом, я хлопнул дверью и направился к крыльцу. Лена пересела за руль. Приоткрыв окно, она прокричала:

— Увидимся завтра.

— Угу.

«Завтра» для нас уже не будет. Я понял это, когда мы свернули на мою улицу. Поворот напоминал развилку дорог: либо в Равенвуд, либо в Гэтлин. Можно было выбрать только одно направление. Она решила, что я не достоин ее доверия. Отныне катафалк будет сворачивать на развилке в другую сторону, проезжая мимо меня. Завтра утром я увижу это первым. Если только она сейчас не передумает…

Нельзя выбирать две дороги сразу. Как только ваша машина оказывается на одной из них, о второй уже лучше не думать. За моей спиной взревел двигатель, но я даже не оглянулся. Катафалк уехал. Она не передумала. Она меня не выбрала.

Я лежал в постели и смотрел в окно. Лунный свет, проникавший в комнату, мешал уснуть и раздражал меня, поскольку я хотел забыться сном, чтобы этот день поскорее остался в прошлом.

«Итан».

Голос был таким тихим, что я едва услышал его. Перевел взгляд на задвижку рамы. Окно было надежно закрыто.

«Итан, отзовись!»

Я плотно сжал веки. Щеколда заскрипела.

«Впусти меня».

Деревянные рамы с шумом распахнулись. Я мог бы объяснить это порывом ветра, но за окном было тихо. Вскочив с постели, я выглянул наружу. Лена, одетая лишь в пижаму, стояла на нашем газоне. В голове промелькнула ужасная мысль: если соседи увидят ее, то завтра в Гэтлине будет жаркий денек, а у Эммы случится сердечный приступ.

«Спускайся! Иначе я сама поднимусь к тебе».

Да! Сердечный приступ и апоплексический удар!

Я вышел на крыльцо, и мы сели на ступени. На мне были джинсы, потому что я не ношу пижам. И еще потому, что если бы Эмма увидела, как я в трусах общаюсь с девушкой, то завтра утром она закопала бы мой труп на заднем дворе. Лена облокотилась на ступень и взглянула на белую краску, шелушащуюся на деревянной колонне крыльца.

— Когда я простилась с тобой и доехала до конца твоей улицы, то чуть не повернула обратно. Но я была слишком напугана, мне не хватило смелости.

В лунном свете ее пижама казалась пурпурно-зеленой. Наверное, китайский шелк.

— Дома я пожалела, что не сделала этого.

Лена смущенно поковыряла лак на ногте босой ноги. Похоже, она хотела рассказать мне о чем-то очень важном.

— Даже не знаю, с чего начать. Я никогда и никому не говорила об этом. Наверное, мы в конечном счете не поймем друг друга.

Я взъерошил свои спутанные волосы.

— О чем бы ни шла речь, ты можешь довериться мне. Я знаю, каково это — жить в сумасшедшей семье.

— Ты считаешь свою семью сумасшедшей? Тогда ты понятия не имеешь, что такое безумие.

Лена печально вздохнула. Что бы ни вертелось у нее на языке, ей было трудно заговорить об этом. Я видел, с какими усилиями она подбирала первые слова.

— Все члены моей семьи… в том числе и я… мы обладаем особыми силами. Мы способны на действия, которые кажутся невероятными для обычных людей. Эти силы даются нам при рождении. Отказаться от них невозможно. Вот почему мы такие, какие есть.

Мне потребовалось несколько секунд, чтобы понять ее слова — точнее, смысл того, о чем она говорила. Магия! Вот бы сейчас сюда Эмму! Я боялся прерывать откровения Лены, но этот вопрос не давал мне покоя.

— И кто же вы такие?

Фраза прозвучала очень глупо.

— Чародеи, — тихо ответила она.

— Чародеи?

Она кивнула.