Мастер долго подбирал кандалы. Делал он это обстоятельно, напоказ. Так, чтобы конвоиры видели ту тщательность, с которой он выполняет свою работу. Обручи на руках и ногах кузнец клепал на холодную стальными клепками. Наклеп получился не очень наплывный с трещинами, так что при необходимости после двух-трех ударов зубилом кандалы можно будет легко снять. Кажущаяся крепость толстенных цепей, массивных заклепок и толстых обручей меня не волновала. Болтающиеся цепи не сильно сковывали движения, хоть и весили килограммов пять в общей сложности. Первым мастер заковал моего стрелка Савелия. Когда же взялся за меня, то не упустил из виду особо заметные мозоли на левой руке, которые обычно остаются от клещей. Также мастер заметил отличительный ожог на запястье и мое совершенно не праздное любопытство в отношении всего инструмента и оборудования, находящегося в кузне. В сознание калеченого мастера закралось подозрение, но он не стал заострять на нем внимание. Я давно заметил эту особенность. Кузнецы умеют узнавать друг друга по каким-то самым незначительным приметам и признакам. Прежде, когда я только начинал заниматься этим ремеслом, думал, что все это выдумки самих мастеров, которые придают значимость и без того таинственной и странной профессии. Но позже смог убедиться на собственном опыте, что все так и есть. Мастера действительно могут узнать друг друга даже во время мимолетной встречи.

Конвоиры, все это время тщательно наблюдавшие за работой мастера, не прекращали трепаться. То и дело что-то спрашивали у самого кузнеца, на что тот отвечал одобрительным рычанием или просто кивая головой в знак согласия. Язык конвоиров был грубый и мне совершенно не знакомый. Даже тот факт, что я ожидал услышать в нем выразительность и резкость знакомого мне когда-то по школьной программе немецкого языка, не оправдался. Ни слова, ни интонации не напоминали современный язык.

После посещения кузнеца конвоиры немного расслабились. Трое куда-то отдалились и теперь наблюдали за нами издалека, а оставшиеся спрятали оружие и теперь просто толкали нас в спины, указывая направление. Под пристальным наблюдением подвели к большому котлу полевой кухни. В котле булькало какое-то невообразимо густое месиво, из которого для нас зачерпнули по порции деревянными мисками. В довесок к этой бурде нам выдали по сухой горбушке хлеба. Помня о гигиене в подобных местах и о качестве приготовленной пищи в походных условиях, я благоразумно отставил миску и положил рядом кусок хлеба. Савелий, намеревавшийся было с удовольствием навернуть предложенный ужин, также последовал моему примеру и отказался от пищи. Такой явный протест не вызвал у охраны ни раздражения, ни праведного гнева. Они просто рассмеялись и совершенно бесцеремонно поволокли нас дальше к пристройке у деревянной часовни, которую, надо полагать, воздвигли одной из первых. Там, в этой пристройке с одной маленькой отдушиной под самой крышей, нас и бросили. Снаружи гулко ширкнул тяжелый дубовый засов, и похоже, что дверь еще подперли поленом, для пущей надежности.

— Что скажешь, Савелий? — обратился я к стрелку, осматриваясь в тусклом помещении.

— Верст двадцать на северо-восток мимо просек, там вдоль озера. После дорога весьма приметная, но можно срезать через лес, если без коней пойдем…

— Ты молодец, нянька. Что дорогу запомнил — хорошо. Но наперво надо решить, как освободиться.

— У меня это, осколочная с собой и два ножа на спине под рубахой.

— Я три метательных дротика в рукаве припрятал, да и комплект выживания немцы не отобрали.

— Ну так, стало быть, к полуночи цепи собьем да в ночь уйдем. Эх, нам бы оружие воротить, — размечтался Савелий.

— Нет, не сегодня. Эту ночь за нами бдеть будут особо, как прошлую, хоть мы и под запором, а все равно стражника хоть одного да оставят.

— Про рыцарей всякая молва ходит, сказывают, что они пленным ноздри рвать ради забавы большие мастера. А норов показать — так и язык отсекут или глаза выжгут.

Подойдя к стене, я встал на стоящую рядом скамью и стал осматривать лагерь в узкую щель отдушины.

— А ты забыл, Савелий, какие про меня слухи ходили, пока ты сам в стрелки не подался?

— Да лучше уж за князя-колдуна голову сложить, чем на боярина пупок надрывать. Им, кровопийцам, все мало, три шкуры драли, дворы обирали. А уж когда на службу согласился, так и узнал, что врут все слухи, напраслину наводят.

— Вот-вот, друг мой. А слухи эти я сам и выдумывал. Но что касается немцев, то проверять на собственной шкуре их методы убеждения нет никакого желания. Осмотримся, сделаем вид, что смирились, и тогда подумаем, как двинуться восвояси. Не так, черт возьми, я планировал провести предстоящее лето. И до рыцарей ливонских, и бояр новгородских нет мне никакого дела, пусть хоть глотки перегрызут друг другу.

Сняв с пояса комплект выживания, я стал разбирать содержимое. Часть аптечки сразу вернул назад в подсумок. Перевязочный материал, настойки, мази, обезболивающий порошок — все это пока, да и в дальнейшем, даст бог, не пригодится. А вот щипцы для ремонта оружия, надфиль и свеча, сейчас в самый раз будут. Комплект инструмента был универсальный, достаточно тяжелый, выполненный из очень прочной стали. В обеих рукоятках щипцов на пример швейцарского ножа были спрятаны пилки, ножи, крючки, шила. Я спокойно зажег свечку от зажигалки, удобно устроился на лавке и стал обдирать наплывы на клепках. Много времени эта процедура не заняла. Металл был настолько мягкий и некачественный, что освободиться от цепей оказалось делом на полчаса. Я сделал так, что кандалы все еще держались на руках и ногах, но стоило их немного потянуть или сильно стукнуть, как железные кольца тут же слетали. Пока я возился со своими заклепками, Савелий отстегнул от пояса фляжку с крепким спиртовым настоем, разлил по крохотным серебряным чаркам, спрятанным в крышке. Из закуски у нас были только четыре гороховых брикета да горстка вяленого мяса. Все это входило в комплект выживания каждого стрелка.

Быть может, Савелий был и неплохой стрелок, заслуживший свои серебряные нашивки, но вот с щипцами обращался неумело. Пришлось мне самому заняться его клепками, ободрав их ровно на столько, чтобы цепи, так же как у меня, еле держались. Теоретически после этого мы могли бежать в любой момент.

После первого глотка травяной настойки мне тут же полегчало. Тело расслабилось, мысли стали более конкретными и связными. Слетела ненужная суетливая шелуха, какая-то неопределенная тревога, чувство дискомфорта. Напротив, я даже стал получать удовольствие от такой нелепой ситуации, чувствуя, что до сих пор контролирую все происходящие события. Предательство Яшки меня сейчас не беспокоило. И Скосарь, и Ольга с братьями сейчас уже рвут и мечут, требуя объяснений и снаряжая поиск. Они того Яшку из-под земли достанут, прежде чем я до него доберусь. Так что денег, полученных за мою голову, он потратить явно не успеет.

— Скоро сюда прибудет командор ордена с епископом, чтобы допросить тебя и судить, — разоткровенничался Дитрих Инсбрукский, пригласив меня утром к себе в шатер.

Правду сказать, утро у рыцарей этого лагеря начиналось за полдень, так что я воспринял его угощение как обед.