— Там парень, который играет чудовище в тех фильмах, — сообщила Мелисса.

— Очень познавательно, — заметил Либерман. Он двинулся на кухню, где шептались Бесс и Лайза.

— Либерман, — начала Бесс, глядя на него. — Ты бегал трусцой под дождем?

Эйб поставил сумку на стол, поцеловал жену и дочь и сел.

— Я решал мировые проблемы, — сообщил Либерман, — и в результате проголодался.

— Ешь быстро, — предложила Бесс. — У тебя пятнадцать минут, чтобы добраться до синагоги. Там состоится заседание комитета по созданию комитета для сбора средств.

Билл Хэнраган устал. Он постучался в сорок три двери и получил двадцать ответов — неплохой результат, который он объяснил для себя тем, что люди оставались дома или возвращались домой из-за дождя. Он исписал много страниц, записывая показания, и даже нашел повод для ареста обитателей трех квартир по делам о распространении наркотиков. Восемь человек не хотели его впустить. С пятью из них он разговаривал через закрытые двери, а трех «отказников» убедил разрешить ему войти. Несколько человек помнили, что видели Эстральду Вальдес, — по крайней мере, несколько человек признали это. У Хэнрагана сложилось ощущение, что кое-кто из женатых мужчин замечали ее, но не захотели говорить об этом.

Дважды ему повезло. Двое мужчин лет сорока с лишним, явно геи, сообщили, что несколько раз видели, как Эстральда Вальдес разговаривала с женщиной по имени Гвен, которая живет на девятом этаже. Хэнраган, который начал опрос с верхних этажей и спускался, вернулся к квартире Гвен Дайсан на девятом этаже. Он уже успел поговорить с этой скромной женщиной лет двадцати пяти в чересчур больших очках, с зачесанными назад волосами и чистой кожей.

— Еще несколько вопросов, если вы не против, мисс Дайсан, — сказал Хэнраган с самой подкупающей улыбкой, на которую был способен.

— Я же говорила, что мы не были знакомы, — занервничала Гвен Дайсан.

— Вы знали ее, мисс Дайсан, — мягко возразил Хэнраган.

— Нет, не знала.

— Мы можем продолжить этот разговор в полицейском участке, если понадобится, — солгал он. — Но мне бы этого не хотелось.

— Ладно, входите, — сказала она, отступая назад.

Квартира была обставлена современной мебелью, которая выглядела не слишком удобной, но зато из такого жилья можно быстро и легко выехать. Гвен Дайсан оставила дверь открытой и сложила руки на груди — не вызывающе, но как бы обороняясь.

— Насколько хорошо вы ее знали?

— Не слишком хорошо.

— Почему вы сказали, что не знали ее?

— Она… Я знала, что она проститутка. Она сама мне сказала. Меня это смутило. Мы не были так близко знакомы.

— Она вам нравилась? — спросил он.

— Да, — ответила Гвен, глядя прямо в глаза полицейскому.

— Она говорила о мужчинах, о людях, которых знала?

— Нет. Она рассказывала о своей семье, а я Эстральде — о своей.

— О ее семье? — спросил Хэнраган, стараясь не выказать особой заинтересованности. — Об отце, матери?..

— Ее отец умер. О матери и брате.

— Они живут в Чикаго?

— Да.

— Вы знаете где?

— Где-то в южной части города. Мне кажется, она упоминала Огден-авеню. Я не уверена.

— Вы думаете, миссис Вальдес знает, что случилось с ее дочерью? Это происшествие не попало даже в десятичасовые новости на телевидении.

— Ее фамилия не Вальдес, а Вегас. Она не была такой, какой вы ее представляете. Я имею в виду Эстральду. Она была…

— Я знал ее.

— Мы с ней беседовали. — Голос Гвен Дайсан стал мягче.

— Беседовали, да, — повторил за ней Хэнраган.

Гвен Дайсан глубоко вздохнула.

— Я католичка, — сказала она. — У вас ирландская фамилия. Вы католик?

— Да.

— Я работаю в типографии, — сообщила Гвен, глядя через открытую дверь в пустой коридор.

Хэнраган обернулся. Там никого не было.

— Секретарем. Моя семья живет в Северной Дакоте. Я, видно, состарюсь и умру, оставаясь секретарем в типографии. Эстральда считала, что я слишком хорошенькая для такой работы.

Гвен Дайсан смотрела на полицейского мокрыми от слез глазами.

— Это правда, — подтвердил Хэнраган.

— Она считала меня достаточно привлекательной, чтобы заниматься тем же, чем и она, говорила, будто я могла бы за два года заработать денег и купить типографию, или салон красоты, или… Но я знала, что не смогу этим заниматься.

— Понимаю, — сказал Хэнраган. — Можете сообщить мне что-нибудь еще? Или вы знаете кого-нибудь из здешних жителей, кто…

— Никки Моралес, — сказала Гвен. — Восьмой этаж. Номера квартиры не знаю, я там никогда не была. Но Эстральда говорила о ней, они были подругами.

В ее словах прозвучала ревность.

— Эстральда когда-нибудь упоминала о своей сестре, Лупе или Гваделупе? — спросил Хэнраган.

— Нет. Теперь у вас всё?

Хэнраган подумал, не надавить ли еще немного, но женщина сложила руки на груди и решительно выставила подбородок. Ему сотни раз приходилось видеть подобное выражение лица. Он бы мог сломить ее сопротивление, но это не стоило таких усилий — по крайней мере, сейчас.

— Да, конечно, — ответил Хэнраган, покидая квартиру.

Как только за ним закрылась дверь, он пошел к лифту. Он узнал фамилию, Вегас, и район, и он помнил, что Жюль Ван Бибер говорил о чем-то, что находилось под домом в доме ее матери. Кроме того, теперь следовало проверить еще одну обитательницу дома, Никки Моралес, живущую на восьмом этаже. Хэнраган позвонил во все звонки и постучал во все двери на восьмом этаже, но среди ответивших на звонки и стук Никки Моралес не оказалось.

Хэнраган вернулся к швейцару, который сидел за столом и смотрел на монитор, показывавший въезд в гараж. Когда Хэнраган вошел в дверь, Билли Тартон поднял голову. Он не улыбнулся, но посмотрел на полицейского с любопытством и желанием помочь.

— Никки Моралес, — сказал Хэнраган.

— Восемь-десять, — ответил швейцар. — Но ее нет дома. Ушла рано утром с двумя чемоданами.

— Куда она направлялась? — спросил Хэнраган, глядя в окно на ресторан «Черная луна».

Швейцар пожал плечами:

— Сказала, что уедет из города на какое-то время. Но она еще вернется за другими вещами.

— Как она выглядит?

— Моралес? — спросил швейцар, вставая. На подъездную аллею въехала машина и, повернув, остановилась перед входом. — Красивая дама. Живет одна.

Тартон повернулся к двери и поправил шляпу.