Как будто меня никто не хвалил и не поздравлял!

Никто!

Никогда!

Никогда!

Не было этого, и всё.

Не было.

В раздевалке ко мне подбежал сияющий Коля:

– Люся, ты ещё не слышала новость?! Тебя рекомендовали на районную выставку!

Я посмотрела на Колю.

Я ничего не сказала, только посмотрела, и всё.

Портфель сам собой выскользнул из моих пальцев.

Солнце било мне в глаза. Я их закрыла.

– Что с тобой? – сказал Коля. – Ты разве не рада?

– Р… рада…

– Ты чего?! – испугался Коля. – Синицына, ты чего?! Плачешь ты, что ли?

– Я? И не думаю!

Я отвернулась от Коли, уткнулась носом в чьё-то пальто, обхватила его руками… и заревела в полный голос.

– Да что с тобой?! Люсь, перестань! Ну пожалуйста, перестань! Ну что с тобой? Все же смотрят!

Но я не могла остановиться.

Я обнимала чьё-то серое пальто, потом влезла в него с головой и плакала навзрыд в его тёмной серёдке. Как хорошо, что мне не видно было ни Коли, который дёргал меня за рукав, ни двух первоклассников, которые говорили друг другу: «Гляди-ка, в третьем, а ревёт!», ни солнца в окне, ни галош на полу…

– Слушай, немедленно пойдём отсюда! – сказал Коля. – Если ты не можешь идти в класс, пойдём на улицу!

Он схватил меня за руку и силой поволок на крыльцо.

– Пойдём в тот скверик, – сказал Коля. – Пошли скорей, пока нас никто не видит.

Мы сидели в сквере на лавочке. Я всхлипывала и вытирала лицо Колиным платком. Рядом кружились и гулькали голуби.

– Ну, говори, – сказал Коля. – Рассказывай, почему ты плачешь?

Я набрала в лёгкие побольше воздуху. Глотнула его, как будто шла на дно.

– Коля… я всех обманула… Я не лепила эту свинью.

– Как не лепила?! – испугался Коля. – А кто же её лепил?

– Она была готовая. Я её пластилином обмазала.

– Как… обмазала?

– Вот так. Взяла и обмазала. Мне хотелось первое место занять.

Коля смотрел на меня во все глаза. Он был белый как мел.

– Синицына, ты не шутишь? – тихо сказал он.

– Не шучу.

– Что же теперь делать?

– Не знаю.

Коля вскочил:

– Что же мы тут сидим? Ведь её могут сейчас увезти на районную выставку! Синицына, что же мы сидим?! Надо её немедленно оттуда взять! Понимаешь, немедленно!.. А ну, вставай! Бежим в школу!

И мы бросились в школу.

В школе было тихо.

В пустых коридорах слышно было, как за дверьми классов что-то гулко и неразборчиво говорили учителя, сверкали навощённые полы, портреты отличников учёбы провожали нас строгими взглядами.

Задыхаясь, мы добежали до пионерской комнаты.

Пионерская комната была закрыта.

Коля изо всех сил затряс дверь.

– Эх, закрыто!.. Что же делать?

– Может, в окно влезть?

– В окно? Что же, получится, что мы воры?

– А в дверь? Тоже ведь воры.

– Эх! – сказал Коля отчаянно. – Воры так воры! В окно так в окно!

И мы помчались на улицу, в школьный двор, куда выходило окно пионерской комнаты. А выходило оно в школьный сад, рядом росли деревья, и не было, к счастью, никого, кто бы мог нас увидеть.

Окно пионерской комнаты тоже оказалось закрыто, зато форточка была распахнута настежь.

Не знаю, как это вышло, до сих пор я ни разу в жизни не лазила в форточку и не знала, как это делается, но только через несколько минут мы с Колей уже стояли посреди пионерской комнаты. Я держала в руках свинью, а Коля дрожащими руками пытался развязать мешок для обуви, который, как назло, не развязывался.

– Ладно, плевать! – сказал Коля. – Понесём так.

И вдруг в этот самый момент – мы окаменели – в дверях кто-то зазвякал ключом и голос старшей пионервожатой Тамары сердито сказал:

– Опять заело, ну что ты будешь делать!

Мы с Колей поглядели друг на друга, потом оба уставились на дверь, потом на форточку, но с места не сдвинулись. Похоже было, что мы оба приросли к полу.

– Ну вот, наконец…

Дверь распахнулась, и вошла Тамара.

Вошла и тоже окаменела.

Теперь в пионерской комнате стояло три каменных изваяния. Можно было подумать, что мы все трое тоже художественные произведения, но только большие, в человеческий рост. На лицах двух произведений был изображён ужас. Лицо третьего, с открытым ртом и вытаращенными глазами, выражало крайнюю степень изумления.

– Гм, – наконец сказала Тамара, закрыв рот. – Синицына, Лыков, как вы сюда попали?

– Да вот… зашли, – сказал Коля.

– Каким образом?

– В окно, – беспечно сказал Коля, только уши его пылали, как два фонаря. – Дверь-то закрыта была…

– Интересно, – с подозрительным и хмурым видом сказала Тамара. – В окно, значит, зашли?.. Ну, Лыков, от тебя я этого не ожидала!.. А что вы, собственно говоря, здесь делаете?

– Мы?.. Смотрим вот это художественное произведение… Вот она смотрит… Она по нему соскучилась.

Я принялась вертеть в руках пластилиновую свинью, делать вид, что ужасно по ней соскучилась. Я даже, кажется, стала гладить её по спине.

– Синицына, положи экспонат на место, испортишь! Сегодня мы отправляем его на районную выставку.

Я подняла голову.

– Тамарочка! – сказала я умоляюще. – Знаешь что, можно я её заберу? Я не хочу, чтобы её отправляли!

– То есть как это заберёшь?!

– Она плохая, понимаешь?

– Как это плохая?! Она же у нас первое место заняла!

– Ну и что? – сказал Коля. – Это ошибка была. Ты погляди только, какая она плохая! Просто смотреть тошно! Нет, надо её забрать! Суй её, Синицына, в мешок!

– Как так «суй в мешок»! – возмутилась Тамара. – Синицына, а ну, отдай свинью, а то я сейчас тётю Марусю позову!.. Тётя Маруся! Тётя Маруся!

Она стала одновременно звать тётю Марусю и вырывать мешок у меня из рук. Она была длинная, и пальцы у неё были цепкие, как клещи. Она вцепилась в мою свинью, но я рванула копилку к себе и кинулась к дверям.

– Беги! – крикнул Коля и преградил Тамаре путь.