Брианна целиком погрузилась в живопись, не замечая ничего вокруг, сравнивая возникающий образ с тем, что прочно запечатлелся в памяти. Вообще-то ей уже случалось видеть мертвых: ее отца – Фрэнка – хоронили в открытом гробу, да и пожилых друзей семьи в свое время приходилось провожать в последний путь. И все же искусственный грим бальзамировщика выглядел грубо в сравнении со свежим трупом – контраст поразил ее до глубины души.

Дело в крови, подумала она, выбирая тоненькую кисть и добавляя точку неразбавленного сине-зеленого в уголке глазницы. Cмерть не в силах повлиять на изгибы костей или тени, которые они отбрасывают; зато кровь их подчеркивает. В жизни она струится под кожей, выдавая самые разные оттенки голубого, красного, розового, лаванды; в смерти застывает, накапливается и темнеет: глиняно-голубой, фиолетовый, индиго, пурпурно-коричневый… и нечто новое: этот нежный, едва заметный зеленый, которому мышление художника уже придумало жестокое название: «цвет начального разложения».

Из холла донеслись незнакомые голоса. Бри настороженно подняла голову, прислушиваясь. Фиби Шерстон обожала приводить гостей полюбоваться процессом. Как правило, Брианна не возражала и даже любезно поясняла, что именно делает, но сейчас момент был сложный, а времени мало; с такими нежными оттенками можно работать только перед закатом, когда свет еще ясный, но уже слегка рассеянный.

Голоса удалялись в сторону гостиной, и она расслабилась, снова взяв толстую кисть и восстановив в памяти образ: мертвец, лежащий под деревом в Аламансе, рядом с временным полевым госпиталем ее матери. Казалось бы, боевые раны и смерть должны шокировать, а Бри испытывала любопытство. Ей доводилось видеть ужасные вещи, однако это совсем не то же самое, что мамины обычные операции: там было время сочувствовать пациентам, подмечать мелкие отвратительные детали слабой, больной плоти. На поле же боя все происходило слишком быстро; слишком многое нужно успеть – не до брезгливого разглядывания.

Несмотря на спешку, каждый раз, проходя мимо дерева, она останавливалась на минутку, откидывала одеяло и вглядывалась в мертвое лицо (ужасаясь своему нездоровому интересу, но не делая попытки его подавить), стараясь запомнить поразительную, неумолимую смену цветов и теней, окоченение мышц, изменение формы по мере прилегания кожи к костям и прочие процессы разложения, завораживающие своей жуткой магией.

Ей не пришло в голову спросить, как зовут мертвеца. Может, она бесчувственная? Наверное, хотя в то время эмоции были направлены совсем в другую сторону – и до сих пор оставались там. И все же Брианна закрыла глаза и помолилась за упокой души неизвестного «натурщика».

Открыв глаза, она заметила, что за окном начинает темнеть, и принялась отмывать кисти и руки, медленно и неохотно возвращаясь во внешний мир.

Сын уже покушал и искупался, но не уснет, пока его не покормят и не укачают. При мысли об этом слегка закололо в грудях, приятно заполненных молоком; к счастью, Джем начал переходить на твердую пищу, и ощущение болезненного распирания стало редким.

Да, она уложит его и зайдет в кухню поужинать. Общую трапезу пришлось пропустить, чтобы воспользоваться вечерним светом, и теперь в животе урчало, а в воздухе витал насыщенный аромат еды, заглушая резкие запахи скипидара и льняного масла.

А потом… потом она поднимется к Роджеру. При мысли об этом губы непроизвольно сжались, и Брианна заставила себя расслабить их, с силой выпустив воздух изо рта.

Как назло, в этот момент в дверь просунулась голова Фиби Шерстон. Услышав неприличный звук, хозяйка дома моргнула, но сделала вид, что ничего не заметила.

– А, вот ты где! Не заглянешь в гостиную на минутку – мистер и миссис Уилбур ужасно хотят с тобой познакомиться.

– Э… Да, конечно, – ответила Брианна как можно более светским тоном. – Только переоденусь.

Миссис Шерстон жестом отмела эту идею, явно желая продемонстрировать свою «придворную» художницу в живописном рабочем одеянии.

– Нет-нет, не беспокойся. У нас сегодня просто, по-домашнему.

– Ладно, но только на минутку – нужно уложить Джема.

Миссис Шерстон поджала хорошенькие губки: о ребенке вполне могут позаботиться рабы. Однако мнение Брианны на сей счет она уже знала и потому решила промолчать.

В гостиной сидели и родители. Уилбуры оказались приятной пожилой парой. Они в подобающей мере выказали удовольствие от знакомства, вежливо напросились посмотреть портрет, выразили восхищение художницей (хоть и несколько опешили от выбранной темы) – словом, вели себя вполне мило, и Брианна расслабилась.

Она как раз собиралась извиниться и сбежать к сыну, когда мистер Уилбур воспользовался паузой в разговоре.

– Миссис Маккензи, я так понимаю, вас можно поздравить.

– А? Э-э… благодарю, – ответила она, совершенно не представляя, о чем речь, и вопросительно взглянула на мать. Клэр слегка нахмурилась и покосилась на Джейми. Тот кашлянул.

– Губернатор Трион выделил Роджеру пять тысяч акров земли в дальнем районе, – пояснил он ровным, почти бесцветным тоном.

– Да? – удивилась Брианна. – А… с чего вдруг?

В гостиной воцарилось общее ощущение неловкости. Раздались тихие покашливания; Шерстоны и Уилбуры по-супружески переглянулись.

– Компенсация, – кратко ответила мать, в свою очередь бросив многозначительный взгляд на мужа.

Только теперь Брианна поняла: все слишком хорошо воспитаны, чтобы открыто упоминать повешение Роджера, хотя этот случай произвел сенсацию в светских кругах Хиллсборо. Внезапно до нее дошло: а ведь гостеприимство миссис Шерстон вызвано не только душевной добротой. Повешенный в доме – как пикантно! Теперь к Шерстонам приковано все внимание друзей и знакомых, и немудрено – это будет поинтереснее нетрадиционного портрета!

– Надеюсь, ваш муж поправляется? – тактично прервала затянувшееся молчание миссис Уилбур. – Мы так переживаем из-за его травмы!

«Травма» – какое осторожное, завуалированное определение того, что случилось…

– Да, ему уже намного лучше, спасибо, – ответила Брианна, вежливо улыбнувшись, и обратилась к отцу: – А Роджер знает?

Тот взглянул на нее и отвернулся, кашлянув.

– Нет. Я думал, ты сама захочешь ему рассказать.

Первой мыслью было ощущение благодарности: теперь есть о чем поговорить с Роджером. Ужасно неловко разговаривать с человеком, который не в силах ответить. В течение дня она запасала словесный «фураж»: мелкие мысли или события, которые можно растянуть в повествование. Однако запас быстро иссякал, и ей приходилось хвататься за ерунду.

Потом возникло раздражение. Почему он не сообщил ей заранее? Зачем выставлять семейные дела напоказ перед совершенно незнакомыми людьми?.. Тут она заметила, как родители переглянулись, и поняла, что мать задала отцу тот же самый молчаливый вопрос – и он ответил, почти неуловимо блеснув глазами сперва в сторону мистера Уилбура, затем миссис Шерстон, и тут же опустил длинные рыжие ресницы.