– Нет, поведай, о прекрасная златовласка, – он проводит рукой по моим волосам.

– Твоя брюнетка… и другие.

– Ты чего, дурочка? Какие ещё другие? Я тебя хочу.

– Прекрати.

– Муж и жена должны доверять друг другу. Ты себя сейчас ведёшь, как вздорная подозрительная бабёнка.

– Я нашла заколку… и волос… и…

– Ты обыскивала квартиру? Может, ты ещё карманы мои проверяешь? То-то ты вечно у меня на шее виснешь. Обнюхиваешь? Фу, Мира!

– Я… не…

– Покажи заколку. Что ты там нашла?

– Я её выбросила.

– Так это твоя заколка. Сама её потеряла, а теперь фигню придумываешь. У тебя с памятью совсем беда, ничего не помнишь. Однажды голову свою забудешь где-нибудь!

– И трусы я свои не помню?

– У тебя их миллион. Немудрено. Давай раздевайся, хватит чушь нести!

Он так убедителен, что я начинаю сомневаться в себе. Могла ли я забыть? Что со мной происходит? Паранойя? Шизофрения? Вот мой муж, он хочет быть со мной. Может, я опять надумываю? До того боюсь, что он меня не будет любить, что заранее прокручиваю в голове худшие варианты.

– А чёрные волосы?

По сути, мне всё равно, что он ответит, я его уже простила.

– Потом расскажу. Знаешь поговорку «Сделал дело – гуляй смело»?

Стас распластался на кровати. Его грудь мерно движется вверх и вниз, глаза прикрыты. Я примостилась рядом, свернувшись калачиком.

– Так что волосы? – тихо спрашиваю я.

– Ты о чём?

– Ну, ты обещал рассказать про то, откуда в нашей постели чёрные длинные волосы.

Мне отчего-то тревожно. Я чувствую, что сейчас мешаю ему, жужжу где-то над головой как назойливая муха, которая и бесит, и отмахнуться лень.

– Я ничего никогда не обещаю, – он поворачивается ко мне спиной, натягивает на плечо одеяло.

– Ты не можешь сейчас заснуть, – я толкаю его в бок и жду ответного удара, вжимаясь в подушку.

Но Стас лишь медленно разворачивается и говорит:

– Хорошо. Я дам тебе два варианта. А ты сама решай, какой из них правда. Первый: Лёха познакомился с классной девкой. Дома у него был ремонт, и он попросился ко мне. Я дал ему ключи и предупредил, в какое время никого не будет дома. Какая там была его подруга, брюнетка или блондинка, я не знаю.

Второй вариант: я привёл к нам домой молодую девчонку и отодрал её. Не помню, как её звали, но задница у неё была классная.

Из света только фонарь за окном. Но даже в темноте я вижу, как он довольно улыбается, наблюдает за мной, как за подопытной мышью, которой вкололи яд.

Я не бьюсь в конвульсиях, не кусаю себя за хвост. Лежу и жду, когда это меня прикончит.

– Ты такая красивая в лунном свете. Закрывай глаза, пора спать.

Будто нищего накормил. Приласкал прокажённого. Перебинтовал лапку, которую только что сломал.

Конечно, это Лёха. Первый вариант, и сомневаться нечего!

С Пашей мы договорились встретиться у бывшего Зоологического музея. Однажды мы ходили туда, когда ещё учились в школе. Разглядывая экспонаты, я зачем-то поспорила с одноклассницей, что совы умеют плавать. Не знаю, что меня дёрнуло сцепиться с Абакумовой. Это было вообще не в моих правилах, и мне вовсе не хотелось вступать в пикировку с Ленкой и что-то доказывать. Но отличница Абакумова всегда старалась доказать своё превосходство и спорила всерьёз. И обязательно на что-нибудь существенное.

Потом, чтобы установить истину, Паша нашёл в интернете какой-то видеоролик, где сова по-настоящему плывет. В итоге я выиграла спор, и Абакумова чуть не отрезала свою шикарную косу.

Она полчаса рыдала, закрывшись в туалете.

– Ну, Ленка, хочешь, я тоже свои волосы отрежу? – я прижималась к дверце кабинки и слышала, как Ленка то всхлипывала, то снова переходила на горький вой.

– Нет. Ты победила! А я проиграла. И должна поплатиться. У-у-у-у.

– Тогда давай сделаем вид, что это мы так пошутили, что разыграли всех?

– Я от своих слов отказаться не могу! У-у-у-у.

– Не плачь, пожалуйста.

– Я свою косу пять лет растила-а-а-а.

Она была вовсе не злой девчонкой, просто немного задавалась. Сейчас Лена – помощник судьи, строит карьеру, классно выглядит. А история с волосами осталась в памяти смешным школьным эпизодом.

И я знаю, что Паша не забыл. Наверное, в школьные годы подросток, словно оголённый провод, искрит и горит, так остро воспринимая всё, что с ним происходит, что эти красочные картинки не затмить новыми впечатлениями взрослой жизни, не растворить болезнями старости.

Помню, мама Паши пекла интересный пирог. Пашка часто вытаскивал кусочки на улицу, и мы, усевшись в теремке на детской площадке, уминали его под незатейливую болтовню. Назывался этот пирог – «утопленник». Там рецепт особенный – тесто перед выпечкой нужно было завернуть в марлю и поместить в кастрюлю с водой. Оно сначала тонет, а потом всплывает. Всплывает…

Мама Стаса пирогов не пекла. Зато его родители иногда устраивали «званые вечера». Ужин традиционно состоял из трёх блюд. Незыблемое правило. Мне всегда было интересно: а что будет, если Ирина Дмитриевна приготовит меньше или больше еды, чем принято? Но она никогда не изменяла правилам. У каждого за ужином было своё место. Во главе дубового стола, покрытого идеально белой скатертью, садился отец Стаса. Рядом – его жена. Мне отвели место через стул от Стаса, объяснив, что соседнее место принадлежит его младшему брату, который сейчас учится за границей. А занимать чужие места в их семье не принято.

Анатолий Егорович для своего возраста выглядел хорошо, лицо у него гладкое, холёное. На нём на удивление мало морщин. Заслуга ли скудной мимики или уколов ботокса, не знаю. Он властно восседал на массивном стуле, как на троне, опираясь обеими руками на стол, и энергично опустошал тарелки. Приём пищи всегда доставлял ему нескрываемое удовольствие: он с треском ломал тонкие куриные косточки, выворачивал сухожилия и смачно работал челюстями. Разговаривать, пока глава семейства не начал беседу, было непозволительно. А говорил он обычно только о себе. Его жена поддакивала и проворно пополняла ему тарелку. Крутилась рядом, как мать-несушка вокруг цыплёнка-переростка.

Я честно старалась их полюбить. Или если не полюбить, то хотя бы ничем не показать своего недовольства. А оно просыпалось каждый раз, когда Анатолий Егорович открывал рот.

– Я в твои годы уже мужиком был, а не вёл себя, как сосунок, – отчитывал он Стаса. – Мужчина с самого начала должен себя правильно поставить…

Порция нравоучений входила в обязательную программу ужина каждый раз, когда всё семейство собиралось за столом.