— Добрый день, пап.

— День. Вечер.

— Когда? Не темни.

— Выезжаю завтра в полдень. Прости, я не могу долго разговаривать. Сборы, инструкции Янеку. Всякая всячина.

— Янеку?

— Он поживет.

— Отличная идея. Все починит и внесет множество усовершенствований.

— Не для этого.

— Знаю, знаю, я пошутила…

[Поговорили еще минутку. Положил трубку.

«Ложусь спать», — заорал и погасил свет.]

[Что-то шершавое елозило по лицу. Открыл глаз. Язычок Пушки. В кресле сидел Янек]

— Мацек? Сто случилось? Где Пес? Одеяло? Плохо выглядис. Глаза красные.

— Ничего. Всё…

— Говори громце. У тебя странный голос.

— Ерунда. Мало спал. И вроде, сдается мне, простудился. Вечером неожиданно приехала Марыся. Помочь…

— Помочь?

— Помочь собраться. Забрала Пса и одеяло.

— Заль. Не попросцались. А мисоцки?

— Для Пушки.

— Хоросо.

— Который час?

— Пять.

— Кофе?

— Давай.

[Встал с дивана. Янек стоял в кухне у плиты. Спиной. Подошел к шкафу. Достал, что нужно. Проскользнул в ванную. Ничем не пахло. Быстро зубы, быстро душ. Жесткое полотенце. Надел то, что достал. Вышел из ванной с зубной щеткой. Положил ее на стол в большой комнате. «Буду складывать здесь вещи, которые возьму с собой», — решил. Янека не было. Пушки тоже. В одной из мисочек белело молоко, в другой что-то розовело. На пороге сеней появилась Пушка. За ней Янек. Пахло кофе. Сели.]

— Посли оглядеться. Я ей все показал. Мацек?

— Да?

— Знаес, поцему я так рано?

— Понятия не имею.

— Не мог доздаться. Вцера написал рассказ.

— Наоборот?

— Именно. Я, правда, доволен. Серьезный и красивый. Хотя и недостатков куца. Пока я осцусцаю внутри пустоту. Ресыл написать сто-нибудь для дебюта или для денег (детектив, я говорил), но цепуху писать не хоцется, а на серьезную весць нузно больсе времени. Поэтому присол так рано. Стобы было больсе времени.

— Понимаю. Я тебе кое-что расскажу.

— На тему?

— Да. Много лет назад мы были с приятелем заграницей. Жутко тяжело работали. Я заметил, что после и впрямь жаркой недели, по субботам, мой приятель — нет, чтобы выспаться и отдохнуть, — вставал очень рано. Ненормально рано. Самое позднее в пять. «Почему ты, вместо того чтобы выспаться и отдохнуть, встаешь чуть свет?» — спросил я. «Чтобы дольше баклуши бить», — ответил он не задумываясь.

— Но я сказал, сто больсе всего люблю писать.

— Верно. А он больше всего любил бить баклуши. Потому я и сказал тебе, что понимаю. Что в сумке?

[Показал на большую, солидную, квадратную, из толстой желтой кожи сумку. Стояла под окном.]

— Инструменты. В том цисле француз. Я обесцал. Впроцем, всё пригодится. У тебя уйма работы. Тут. В доме. В этом доме. У нас. У меня? А, погоди. Я принес сувенир. Сделал тебе на память.

[Янек встал. (Пушка немедленно вскочила на кресло.) Подошел к сумке. Присел на корточки. Открыл замки. Порылся. Вытащил. Поставил на стол.]

— Лампочка?

— Посмотри.

[Деревянная коробочка размером с две пачки сигарет. Положенных одна на другую. Тонкая работа. По краям филигранная золотая окантовка. Дерево отшлифовано и пропитано вишневой политурой, до блеска отполирован. Сверху, в латунной рамке — прозрачная электрическая лампочка. Из боковой стенки торчит темно-зеленый штырек.]

— Вклюци.

[Нажал темно-зеленый штырек. Лампочка вспыхнула на удивление ярко.]

— Уменьси свет. Покрути вправо.

[Покрутил.]

— Есце цуть-цуть.

[Свет плавно угасал. В какой-то момент в лампочке возникло лицо Янека. Цветное фото из автомата.]

— Боже. Потрясающе. Как ты засунул фотографию в лампочку?

— Признаюсь, тязело было. Не сказу, сто просце простого. Но получилось. Мезду нами: это фокус.

— Вижу. Потрясающе. Спасибо. Забираю.

[Отнес сувенир в большую комнату. Поставил на стол рядом с зубной щеткой.]

— Книзки какие-нибудь забираес?

[Книжки? С полки над диваном вытащил всякую всячину. Раскрыл наугад.]

[…] Он любил белые полотенца, но только чтоб на них были коричневые аппликации; приняв душ, старательно вытирал уши указательным пальцем, засунутым под темную нашлепку: тогда на белой ткани наверняка не останется ржавых пятнышек — следов выковырнутой из ушной раковины бурой липкой серы. […]

[Поставил книжку на место.]

— Нет, не забираю.

[Подошел к компьютеру. На принтере белело сообщение.]

Все рушится. А ты? Душа нараспашку.

[Ответил немедленно.]

Это не ко мне. Передам Янеку. Отбой.

[Сел за компьютер. Вставил куда полагается флешку и перенес на нее папку «Всё». Вынул флешку. Спрятал в предназначенную для нее коробочку и положил на стол в большой комнате рядом с зубной щеткой и сувениром. Вернулся к принтеру, снял сообщение, сунул в коробку, где хранил сообщения, а коробку поставил на стол в большой комнате рядом с зубной щеткой, сувениром и флешкой. «Все рушится. А ты: душа нараспашку», — пробормотал.]

— Ты сто-то сказал?

— Нет, нет. Ничего.

— Мацек?

— Да.

— Я буду тут зыть?

— Мы же договорились.

— Вроде да. Мне как-то неловко. Вот так, просто?

— Так, просто. Живи.

— Будес мной доволен. Увидис. Доволен и горд. Меня узасно тянет к новой зизни. Внутри так и клокоцет.

— Все рушится. А ты? Душа нараспашку.

— Русытся? Ницего не русытся. Скорее строится.

— Да, да. Это Анджей прислал такое сообщение.

— Тебе?

— Тебе.

— А поцему спрятал в коробку?

— Я же тебе передал. А спрятал, чтобы был полный комплект.

[Из другой коробки, с записками от Лысой и Витека, вынул стопку листочков всевозможных цветов и размеров. Положил в коробку с сообщениями от Анджея. Зазвонил телефон.]