Илья вздохнул.

И признался все же:

— Просто не хочу, чтобы тебе было больно потом. Чтобы история повторялась.

— Какая еще история?

— С твоим Вадимом.

Это имя часто звучало в моей голове. Но уже очень давно никто из моего окружения не произносил его вслух. Я даже замерла на какое-то время. А Илья продолжил тем временем:

— Ник… у него своеобразные отношения с девушками. Скажем так. Они постоянно вокруг него есть, но никогда надолго не задерживаются. Не цепляют его, что ли. Понятия не имею.

Я вспомнила, как Ник рассказывал мне про ту девушку, с которой сходится время от времени. И подумала — все ли Илья знает о своем друге? Или только то, что тот позволяет о себе знать?

— И ты думаешь, что я могу стать очередной?

Илья медленно кивнул.

— Ну, значит, ты ошибаешься, — взмахнула руками, и несчастный зайчик отлетел в сторону. Приземлился, благо, на кровать, а не куда-нибудь на подоконник, в один-единственный мой цветочный горшок, с фиалкой. — Больно мне нужно возиться с твоими друзьями. С чего ты вообще решил, что я с ним вожусь? Ты так уверенно вошел в комнату. Ты так делаешь только тогда, когда четко осознаешь свои цели.

— Да так. Просто.

— Что значит — так просто?

Он ведь совсем не умеет меня обманывать. Не понимаю, почему все еще пытается.

— То и значит. Наш многоуважаемый теперь уже общий знакомый написал мне сейчас. Поинтересовался, как ты относишься к тому, что тебе посвящают стихи. Захотел, скажем так, ответить на твое творчество, или как это называется в вашей литературной тусовке?

Сердце внутри запорхало трепетным мотыльком. Честное слово — никакой закат не смог бы так окрасить мои щеки, как приправленное радостью смущение.

Наверное, те художники из парка тоже посвящают друг другу свои картины.

Вслух я сказала совсем другое:

— Ну и что? Если ты вдруг решил, что это — знак внимания, то ты ошибся.

— И что же это тогда, Ника?

— Его очередное чудачество, — я пожала плечами. — Он рот не прикрывает, когда смеётся, и на встречи опаздывает на час. Ему нужно делать что-то, чтобы выделяться. Написать своё стихотворение в ответ на моё — еще один способ проявить эксцентричность.

Мне раньше никогда не посвящали стихов.

Кажется, в наше время о таком уже и не мечтают.

— Как тонко ты научилась чувствовать психологию других людей. — И в словах — ни капли восхищения.

И все-таки интересно, почему Ник не передал это стихотворение мне напрямую. Зачем было осведомлять Илью? Чтобы в случае чего снять с себя все обвинения? Мол, Илья знал, так что это он виноват, если вдруг его сестра…

А что я?

Сочиню себе что-нибудь лишнее?

— Как тонко ты научился выделять время на семью. У меня дела, Илья. Отстань, пожалуйста.

Очень занята —

жду мгновения, когда прочитаю посвященные мне строчки.

***

Запутался неба плащ

в ветках колючих ив.

Я клялся тогда молчать —

Решаюсь на рецидив.

Спускаюсь к большой воде,

маленький человек.

Руки тяну к звезде.

Вздрогнула кожа век.

И — я открываю глаза

и отхожу ото сна.

Так расцветают слова.

Ника —

значит весна.

***

Итак, в следующий раз мы с Пашкой встретились лишь в субботу.

В этот раз я вновь пришла на встречу безыдейно — не было настроения что-либо придумывать. Еще и погода к пяти вечера, нашим любимым, из солнечной вдруг превратилась в пасмурную. Подул холодный ветер, загуляли по небу тучки — словно стадо серых овечек пришло пастись над нашим городом. Серое над серым. Так что я надела обычные джинсы и большую футболку, которую пару лет назад подарил мне Илья. По той самой причине, что она была ему маленькой. Еще я немного посеребрила веки. Чтобы среди этих овечек сойти за свою — такую же кудрявую и бледную.

Соскучиться по Пашке я не успела.

Смею предположить, почему меня так зацепил этот момент — он будто может стать подтверждением кое-какой закономерности.

Есть определенное место. Определенное время. И определенное настроение. В рамках этих условий вы — ты и твой человек — вдруг одномоментно сближаетесь, общаетесь на равных, будто знакомы как минимум лет семьсот и видитесь хотя бы раз в два дня; вы открываете друг другу свою душу. Слова выходят легко, как будто ты — долго-долго зревший плод, к которому стоит лишь прикоснуться, и слова, точно семена, устремятся прочь. Нет страха сказать что-то лишнее. Все, что будет произнесено при этих условиях, будет «то».

А потом мир меняется.

Заканчивается вечер, один-единственный в вашей жизни. Или остаются позади стены учебного заведения. Или в жизни происходит нечто, с этим человеком не связанное, но поменявшее твой взгляд в целом.

И вы отдаляетесь.

Появляется неловкое смущение. Вы начинаете отворачиваться друг от друга, чтобы случайно взглядом не пересечься… И вот эта черта… Ее сложно заметить, но она есть. Вы перешагнули её, и теперь — чужие друг другу люди. Почти чужие люди, на крайний случай.

Непонятно, наверное, объяснила. Мне кажется, каждый сам должен это прочувствовать, на личном опыте. Много раз, очень много раз. Один отдалившийся человек за другим…

Не могу сказать, что мне теперь Пашка — чужой человек. Но я не чувствую ту открытость, что была между нами, когда мы вместе сидели на занятиях. Или разбирали домашки. Может, эта открытость вернется, как начнется новый курс, уже второй наш совместный. Но, может, и нет. Даже если в точности воспроизвести место и попытаться как-то подогнать настроение, — время-то в любом случае будет другим.

Человек дается нам на определенное время.

Как и мы ему.

От нескольких секунд — когда вы встретились взглядом на остановке в ожидании автобуса и обменялись улыбками, отчего настроение, что с утра было невыносимо гадким, чуть-чуть приподнялось.

До нескольких лет. Или даже десятков лет. Когда вместе вы испытали множество радостных моментов и пережили целое скопище событий. А потом нечто разлучило вас. Начиная от банальной усталости или необдуманного слова, заканчивая… заканчивая.

Я буду рядом, пока я буду тебе нужна.

Или как-то так.

А ты в ответ будешь рядом, пока нужен мне.

Это самый простой закон на свете. Но, даже осознав его, я пока не научилась с ним мириться. Мне безумно страшно, что человек из моего близкого окружения уйдет однажды, а обратно не вернется. Я готова цепляться за него до последнего. И совершать всякие глупости, лишь бы его удержать.

Понимаю, что если человек